Мотив родства и его философско-эстетическое воплощение в творчестве Марины Цветаевой

• Автор: Маслова, Марина Ивановна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1999
• Место защиты: Курск
• Количество страниц: 197 с.

СОДЕРЖАНИЕ
В в е д е н и е
Глава I. «Прадеду - товарка: В той же мастерской...»: Марина Цветаева в поисках родства с А.С.Пушкиным
1.1. Предыстоки «необоснованных претензий» на родство
1.2. Диалог с Пушкиным: моделирование биографии
или параллельность судеб?
1.3. Диалог на уровне творчества: от ранних лирических опытов - через переписку - к автобиографической прозе
Глава II. Утверждение родства с Пушкиным через «плоть» и «кровь» (Психологический автопортрет в стихах и прозе)
11.1. Эволюция цветаевской «субъективно-романтической» концепции судьбы А.С.Пушкина
11.2. «Необычное родное», или «Почему Пушкин выбрал Гончарову?»
11.3. Морально-этическое «толкование» пушкинской судьбы
как возможность «исповеди»
Г лава III. Родство с собой: «катастрофический союз души и тела»
перехлеста»
ТТ1.2. Богоизбранность против богоборчества
Ш.З, От Пушкина к Достоевскому: автобиографическая «Повесть о Сонечке» в контексте художественного поиска
внутренней гармонии
111.4, Религиозно-мистический комментарий к теме
Заключени е
Литература

ВВЕДЕНИЕ
В Толковом Словаре Живого Великорусского языка В.И.Даля родство определяется как «родная, родственная связь, кровные отношения», а также «духовная связь» [71(Т.4), 11]. Словарь уточняет: родство бывает кровное (родовое, по общему родоначальнику), свойство (по брачным узам), духовное. Следует сразу же уточнить понятие духовного, духовности. В.И.Даль определяет духовное как «бесплотное, нетелесное, из одного духа и души состоящее; всё относящееся к Богу, вере; всё относимое к душе человека, все умственные и нравственные силы его, ум и воля». «Духовное родство пуще плотскаго» - подытоживает Даль народной мудростью [71 (Т. 1), 503].
Несложно убедиться, что все названные виды родства нашли свое воплощение в творчестве Марины Цветаевой. С неменьшим постоянством, чем «любовь» и «родство», звучат в цветаевской поэзии и прозе слова «дух» и «воля», имеющие непосредственное отношение к понятию родства, как это видно из словаря Даля. Духовность, в качестве одной из составляющих понятия родства, в определенном смысле противопоставляется Мариной Цветаевой душевности, которая традиционно включается в понятие духовного родства и часто даже оказывается синонимом духовности. Например, тот же словарь Даля «духовные качества, совесть, внутреннее чувство» включает в понятие «душа».
Цветаева, ревностно относящаяся к духовности, пытается отграничить её от «обывательской» душевности: «...душа, которую бытовик полагает верхом духовности, для человека духа - почти плоть» [1 (Т.5. Кн.2), 39].
Размышляя о противостоянии святости и стихийности в искусстве, Цветаева располагает последнее в разных плоскостях восприятия: «По отношению к миру духовному - искусство есть некий физический мир духовного. По отношению к миру физическому - искусство есть некий духовный мир физического... (...)...всё событие стихов - от наития поэта до восприятия читателя - целиком происходит' в душе, этом первом, самом низком небе духа» [там же].
Таким образом, проблема родства в идейно-художественном мире Цве-

таевой неизбежно пересекается с нравственно-философской проблемой противостояния мира духовного и мира физического. Причем столь тесно пересекается, что такая неопределимая, неовеществленная субстанция, как дух (у Цветаевой это то же, что мысл ь), оказывается включенной в понятие родства наравне со словом «кровь», которое неизменно входит в устойчивое сочетание, обозначающее физическое тело («плоть и кровь»). Говоря о том, что судить поэта можно только зная его творчество, Цветаева уточняет: «Единственный достойный уважения случай, т.е. единственно законное неприятие вещи, - неприятие её в полном знании. Да, знаю, да, читаю, да, признаю, - но предпочитаю (положим) Тютчева... хочу моей крови и мысли, более сродного» [1 (Т.5. Кн.2), 7].
Конечно, под кровью может подразумеваться и «личный опыт страдания», и определенное почти физическое усилие воли. Так, пушкинский пророк обретает способность глагола через «кровавое действо». У В.Высоцкого, продолжившего в этом смысле традицию Пушкина, душа, истекающая кровью, очищается в «утратах» и «перекатах».
Понимание души почти как вещественной сущности и одухотворение её через жертву, через «кровавое действо», было характерно и для Цветаевой.
Поэтому, рассуждая о мотиве родства и его истоках в творчестве Марины Цветаевой, или, пользуясь ее собственным выражением, о «душевнохудожественных рефлексах», - нецелесообразно опираться только на духовность, на родство как категорию духовного мира поэта. Душа - это кровь (а значит, и плоть), дух - это мысль, согласно цветаевской иерархии этих субстанций. Значит, и к психологии цветаевского творчества, если судить о ней с позиции мотива родства, нужно подходить с учетом всей многогранности духовной природы Цветаевой и её эмоционально-чувственного мира, который она обозначила словом «душа».
Трудно вспомнить другого поэта, у кого бы психологическая потребность в чувстве родства выражалась с большей интенсивностью и многообразием.

Неповторимое прочтение Пушкина «глазами и сердцем ребенка», когда «взрослая» Цветаева скрывается в подтексте, - характерная черта очерка «Мой Пушкин». В критическом эссе «Пушкин и Пугачев» автор «выходит на страницы», «перебивая детский рассказ, корректируя» его зрелыми оценками и наблюдениями [207, 400].
К месту здесь вспомнить, что первый сборник стихов Цветаевой «Вечерний альбом» М. Волошин охарактеризовал как стихи о детстве из самого детства [45, 25].
Очевидно, что такой творческий прием, как введение детского авторского голоса во «взрослый» текст, Цветаева сохранила и в подходе к прозе о Пушкине.
Стиль цветаевских работ о Пушкине В.Швейцер определяет так же, как сама Цветаева определила стиль Пушкина: «Покой повествования и словесная сдержанность» [207, 401]. В свете наших наблюдений этот «покой» и эта «сдержанность» есть та самая «видимость», о которой заботится поэт, чтоб не обнаружилась «постыдная и непрерывная исповедь».
С точки зрения Цветаевой, в творчестве поэта - всё биография. Хотя, как уже говорилось, собственную биографию она «не очень-то и эксплуатировала...». Рискуя неверно истолковать мысль И.Бродского, предположим тем не менее, что «эксплуатация» личной биографии в творчестве осуществлялась опосредованно - через характеры и модели поведения литературных персонажей (например, «Повесть о Сонечке», отчасти «Пушкин и Пугачев», отчасти «Мой Пушкин» и др.) и в большей мере - через осмысление и «домысление» биографий предшественников и современников (проза о Пушкине, автобиографические эссе, проза о поэтах-современниках).
Можно попытаться «измерить» степень этого домысла по отношению к биографии Пушкина. Насколько действительно близким было родство эмоционально напористой «правнучки» с ее гениально-загадочным «дедом».