Своеобразие мифологизма в творчестве М. И. Цветаевой 20-х годов : "После России" - "Молодец" - "Федра"

• Автор: Малкова, Юлия Владиславовна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2000
• Место защиты: Санкт-Петербург
• Количество страниц: 197 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ ВВЕДЕНИЕ
1. Актуальность темы
2. Предмет исследования, отбор материала
/>. 3. Цели и задачи работы
; 4. Теоретическая и методологическая основа
4'.Основной терминологический инструментарий
5.Степень разработанности проблемы
- теоретическая сторона
- практическая сторона
6. Научная новизна исследования
7. Научно-практическое значение работы
Глава I ТИПОЛОГИЯ МИФОЛОГИЗМА В ТВОРЧЕСТВЕ ЦВЕТАЕВОЙ 20-х годов / на материале книги «После России
§ 1. Сюжетный уровень
§ 2. Воссоздание архетипов
§ 3. Мысль и стиль
Г л а в а II. МИФОЛОГИЗМ ПОЭМЫ «МОЛОДЕЦ»
§ 1. Жанрово-стилевые особенности
- жанровый генезис
- ритм как фактор мифологизма
§ 2. Сюжет и некоторые архетипы
§ 3. Ритуальный каркас в композиции поэмы
Глава III. МИФОЛОГИЗМ ТРАГЕДИИ «ФЕДР А»
Обзор литературы по вопросу
Часть 1. Сюжет трагедии в терминах «Основного мифа»
Часть 2. Мифологема удавленной богини женственности-дерева-луны

- дерево
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Библиография

ВВЕДЕНИЕ
1.Актальность темы
Постановка вопроса об особенностях цветаевского мифологизма мотивируется несколькими факторами. С одной стороны, необходимо осмыслить феномен поэтической мифологизации «серебряного века» в свете последних многочисленных культурологических и историко-литературных изысканий. С другой - по возможности более аккуратно применяя это «модное» понятие к поэзии Цветаевой, заполнить образовавшиеся лакуны в изучении наследия поэта, как в сфере герменевтики, так и в сфере поэтики. До сих пор не находят своего интерпретатора немало произведений Цветаевой, в которых смыслопорождающая энергия мифологизма потенциально способна сдвинуть традиционные трактовки. Исследование мифологизма представляется одним из плодотворных путей, который поможет скорректировать сложившиеся в цветаеведении стереотипы1, разрешить проблему авторского сознания, воплощённого в лирике, прояснить эволюцию лирической героини и общей картины мира поэта.
Сегодня типология мифологизма становится одним из «мостиков», которые помогают исследователям ввести поэта в контекст единой русской литературы. Наиболее обоснованные научные систематизации и периодизации литературного движения первой четверти века (З.Г.Минц, А.Ханзен-Лёве)2 строятся на краеугольном камне мифологизма. У Минц это черта символистского искусства, вытекающая из панэстетического мировосприятия, у Ханзен-Лёве - программы «мифопоэтической модели символизма-П», позитивная и негативная3. Цветаевское творчество, традиционно рассматриваемое вне направлений, в этом смысле не просто органично для поэтики XX века, но оформляет её доминанту. «Этернизм», чувство Вечности, Смерти, Вселенной и Бесконечности, объединяющее по слову Е.Эткинда, «серебряный век» в сложно-противоречивое, но несомненное единство4, был главенствующей чертой её
1 На основные из них совершенно справедливо указывает О.Ревзина (Ревзина О.Г. Горизонты Марины Цветаевой //Здесь и теперь. М., 1992. N 2. С. 98-116). Эго утверждение о «субъективизме» поэта; взгляд на творчество Цветаевой как на поэзию непримиримых противоречий и контрастов; противопоставление Цветаевой-человека и поэта.
2 Минц З.Г. Об эволюции русского символизма [к постановке вопроса: тезисы] // Блоковский сборник VII. Тарту, 1986.
С. 7-24; Ханзен-Леве А. Русский символизм. СПб., 1999.
3 Ханзен-Лёве А. Русский символизм. С. 13-14.
4 Эткинд Е.Г. Единство «серебряного века»// Эткивд Е.Г. Там, внутри: О русской поэзии XX века. Л., 1997. С. 13-14.

мироощущения: «...всё - миф, ...не-мифа - нет, вне-мифа - нет, ...миф предвосхитил и раз навсегда изваял - всё...»1.
Отрицая литературные и поэтические влияния, Цветаева тем не менее признавала свою «поэтическую отзывчивость на новое звучание воздуха»(СС-7,УП,386). Этим новым звучанием в сфере культуры была ремифологизация как глобальная культурная реакция на кризис рубежа веков. Ощущение всеобщей относительности, переживание и предчувствие эпохальных стрессов, при отсутствии «общей идеи» рождало стремление выйти из границ истории и социума, вернуться к неразложимым элементам бытия, обрести этическую и эстетическую устойчивость - и с этих позиций разглядеть современность. Ни одна из форм обращения к мифу в первой четверти века - будь то романтическое музьжально-интуитивное постижение смысла древних мифологем или оживление и кодирование мифа в художественном символе, дионисийское соборное действо, «сверхличное по своему содержанию»2 или фольклоризация и интерес к русскому язычеству, «окрашенный в неославянофильские тона»3, - не осталась для Цветаевой за порогом творческого освоения.
Обсуждая «место» и метод Цветаевой, филологи пришли к мысли, что её художественное мышление, репродуцируя миф, могло объединять самые разнородные тенденции, совмещая символистскую парадигму с парадигмой акмеизма (рельефность античной и средневековой образности) и авангарда (пародирование, игровое переосмысление источника)4.
Нельзя упускать из виду и общеромантическую подсветку цветаевской мифологизации. На фоне установленного наукой факта о «первой волне ремифологизации», порождённой именно эстетикой немецкого романтизма3, отметим
1 Марина Цветаева. Собрание сочинений в семи томах. М., 1994. Т.5. С. 111. Далее ссылки на это издание в тексте обозначаются СС-7, с указанием тома римскими цифрами и страниц - арабскими.
2 Иванов Вяч. Две стихии в современном символизме //Вячеслав Иванов. По звёздам. СПб: ОРЫ, 1909. С. 284.
3 Жорж Нива. Русский символизм //История русской литературы. XX век. Серебряный век. М., 1995. С. 74.
4 Об этом см,: Осипова Н.О. Художественный мифологгом творчества М.И. Цветаевой в историко-культурном контексте первой трети XX века. Автореф. докт. дисс. М., 1998. Ср. выводы Т.Суни: «Кроме ... очевидных романтических предшественников, цветаевский мифологизм приближается к мифологизму младших символистов. Данная близость является не только генетической, но и типологической»(Суни Т. Композиция «Крысолова» и мифологизм М.Цветаевой. Хельсинки. 1996. С. 17) и 3. Мацеевского: «Как символисты, так и Цветаева не сводили мифы исключительно к сфере поэтического выражения, как это делала классическая поэтика. В их творчестве мифы проникали во все уровни литературного произведения...»(Мацеевский 3. Приём мифизации персонажей и его функция в автобиографической прозе М.Цветаевой//Марина Цветаева. Труды 1-го Меад. Симпозиума (Лозанна, 1982). С. 133.)
5 Миф интересует романтиков в самых разных проявлениях. Эго и восстановление «праязыка» посредством этимологизации (Август Шлегель), и идея синтеза искусств, и универсальное познание мира через поэзию. «Философия тождества» Шеллинга рассматривает миф как символический универсум, адекватно воплощающийся в материал

дополнительную семантическую нагрузку. Усложнённая структура «enjambement», словоразделы, паузировка, независимость ритма от метра (В.В.Иванов), тенденция к логаэдизации метра (Дж.Смит, В.Ю.Александров), - всё это рассчитано на слушателя. всё работает на «слуховую линию».
Думается, использование мифологии призвано служить тем же целям общения: по данным психолингвистики, поэтическая речь приобретает коммуникативность в случае общности выразительных средств говорящего и воспринимающего1. Обращение Цветаевой к мифологическим образам, конденсирующим в себе «пучки» всеобщих смыслов, в какой-то степени продиктовано желанием перевести, «переложить на свой (общечеловеческий) язык несказанное и несказанное»2. Мифология выступает в функции универсального языка, «ангельского, тусветного» (CC-7,VI,267), который понятен всем на земле и в то же время достаточно внеличен для общения с Богом. Между тем мифологические символы не имеют конкретных осязаемых соответствий в профайлом мире, а только «приблизительные»: ореол, мотив. Возможно, общение на «языке» мифологии роднит поэзию с музыкой3.
Если на этом фоне попробовать обратиться к истокам Цветаевой-поэта, к её первым шагам, мы обнаружим странное явление. Одна из основных особенностей раннего цветаевского стиха была тесно связана с вышеназванной коммуникативной тенденцией и одновременно вступала с ней в противоречие. Это его «жуткая интимность», по выражению Брюсова, - дневниковость, бытовая конкретика, реалистичность. В рецензии на «Вечерний альбом», противопоставляя Цветаеву Эренбургу, который «вращается в условном мире [...] рыцарей, капелланов, трубадуров, турниров», критик не без симпатии выделял её стихи, «всегда отправляющиеся от реального факта, от чего-нибудь действительно пережитого. Не боясь вводить в поэзию повседневность, она берёт непосредственно черты жизни»4. Действительно, обе первые книги поэта внешнему взгляду могут показаться на удивление «не-цветаевскими». Ни о какой мифологии ещё нет и речи, нет и намёка на романтику «несводимостей». Сторонники «эволюционизма» могли бы объяснить, что впоследствии творчество Цветаевой
1 Бернштейн С И. О коммуникативности поэзии // 81ачса ШегоайупШапа.(епкаИт, 1978. N 3. Р 380-383.
3 Слова Цветаевой, относящиеся к Пушкину. Цит. по: Иванов В.В. О цветаевских переводах песни из «Пира во время чумы» и «Бесов» Пушкина// Мастерство перевода. М., 1968. С. 390.
3 Вспомним в связи с этим мандельшгамовскую метафору «упоминательной клавиатуры» и цветаевский образ стихотворения-сонаты: «Стихотворение должно быть исполнено читателем как соната. Знаки - ноты».
4 Брюсов В. Новые сборники стихов // Русская мысль. М., 1911. Кн.2. С. 233.