Православно-христианские основы творчества Анны Ахматовой

• Автор: Фоменко, Оксана Евгеньевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2000
• Место защиты: Нерюнгри
• Количество страниц: 175 с.

Содержание:
Введение
Глава 1. Любовь как “таинство” и “грех” в лирике Ахматовой 1910-х -начала 20-х годов
Глава 2. Мотивы пророчества и искупления в поэзии Ахматовой второй половины 10-х - 20-х годов
Глава 3. Идея соборности и мотив поминовения в поэзии Ахматовой 1930-1960-х гг
Заключение
Примечания
Литература
ВВЕДЕНИЕ
АКТУАЛЬНОСТЬ ИССЛЕДОВАНИЯ. К числу наиболее актуальных проблем ахматоведения можно отнести те из них, которые связаны с кругом вопросов о внутренней цельности поэтической «вселенной» Анны Ахматовой, обусловленной единством мироощущения, инспирирующего на каждом этапе творческого пути поэта внутренне связанный комплекс магистральных идей и мотивов.
Одной из констант, обеспечивающих единство философско-этической и «чувственно-эстетической» картины мира поэта, является феномен религиозной веры. Однако этот аспект художественного мира Ахматовой был долгие годы закрыт для российского литературоведения - в силу всем известных идеологических причин. Поэтому тема представленной диссертационной работы - «Православно-христианские основы творчества Анны Ахматовой» - не относится к числу хорошо изученных.
Конечно, нельзя говорить, что табуированная тема неисследована вообще. Прежде всего, следует назвать вышедшие в 10-е - 20-е годы и ставшие классическими статьи Н.Недоброво «Анна Ахматова» (1915) и Ю.Айхенвальда «Анна Ахматова» (1922), в которых «строй души» поэта трактовался именно как религиозный. Так, Н.В.Недоброво, в частное:и, утверждает, что Ахматова «сама указывает на религиозный характер своего страдальческого пути... Ахматова знает упоение молитвы. <...> Для такой души есть прибежище в Таинстве Покаяния. Можно ли сомневаться в безусловной подлинности религиозного опыта, создавшего стихотворение "Исповедь"» (Недоброво, 1995. С.399-400).
Согласно Ю.Айхенвальду, в душе Ахматовой переплелось христианство и язычество. Критик пишет: «Она религиозна, она
благочестива, этот отпрыск новгородской старины, верная дочь православной церкви, носительница древнего благочестия. Но эта христианка влюблена, а любовь - это язычество. И потому она верит в

приметы, она суеверна, она гадает, ворожит, колдует, христианка-цыганка <...> Вдохновения ждет она, как Божьей благодати; для нее творчество -священнодействие, с молитвой приступает она к стихам, причащается поэзии, как святых тайн» (Айхенвальд, 1994. С.491).
В тот же период опубликован ряд рецензий, очерков творчества Ахматовой, в которых так или иначе затрагивались проблемы, связанные с темой религиозной веры Ахматовой - как на уровне миропонимания (см.: Чулков, 1914; 1922; Гизетти, 1915; Жирмунский, 1916; Мандельштам, 1916; Слонимский, 1917; Иванов (Г.), 1921; Чуковский, 1921; Брюсов, 1922; Иванов-Разумник, 1922; Оксенов, 1922; Павлов, 1922; Шагинян, 1922; Колонтай, 1923), так и на уровне поэтики и стилистики (см.: Жирмунский, 1918; 1920; Виноградов, 1922; 1925; Эйхенбаум, 1921; 1923; Гроссман, 1926).
В.В.Виноградов, в частности, отмечал, что «слова «молить» и «молитва» становятся любимыми словами лирической героини, а значит - и самой поэтессы» (Виноградов, 1922. С. 109). Юрий Тынянов в статье «Промежуток» обращает внимание на то, что «Библия, лежавшая на столе, бывшая аксессуаром комнаты, стала источником образов» (Тынянов, 1977.
С.449).
Литературоведы и критики старшего поколения, те же В.М.Жирмунский, К.И.Чуковский, В.В.Виноградов, а также Л.Я.Гинзбург, А.И.Павловский и др. в своих трудах, ставших классикой ахматоведения, блистательно проанализировали многие аспекты творчества поэта, однн-о относительно религиозной проблематики - нередко использовалась «фигура умолчания».
Вынужденный пробел в изучении мировоззренческих (в том числе религиозных) основ творчества Ахматовой в России в определенной мере восполнили изыскания литераторов и критиков «русского зарубежья» -К.Мочульского (Мочульский, 1989), Н.Струве (Струве, 1992), Е.Эткинда (Эткинд, 1995), И.Бродского (Бродский, 1989) и др. Однако их труды долгое

проклинали / В страсти, раскаленной добела, / Оба мы еще не понимали, / Как земля для двух людей мала» (1, 24). Нередко любовь лирической героини обретает аскетический, жертвенный оттенок, что обычно связано с неразделенностью чувства: «А я, закрыв лицо мое, / Как перед вечною разлукой, / Лежала и ждала ее, / Еще не названную мукой» (1, 81).
Эмоциональные переживания героини оказываются тождественны религиозному экстазу. Отсюда и отсылки к «ветхозаветной» любови (Суламифи, Мелхолы, Рахили), реминисценции из православных молитв в любовных стихах (ср.: «...Нужнее насущного хлеба / Мне единое слово о нем...» (1, 137)) и собственно моление о любви, обращенное к Создателю:
Ты, росой окропляющий травы,
Вестью душу мою оживи, -Не для страсти, не для забавы,
Для великой земной любви.
(1,137)
«Библейскую» апологию любви, начатую стихотворением «Под крышей промерзшей пустого жилья...», Ахматова продолжает в цикле «Библейские стихи», (сборник «Anno Domini»), целиком построенном на ветхозаветных сюжетных ситуациях.
Библейские стихотворения «созданы по одной модели»: в названия вынесены имена героинь, затем следует эпиграф — краткая цитата из Библии, определяющая основное содержание библейской легенды, к которой обращается поэт.
Избыточная в информационном смысле цитация (в стихотворении речь идет о том же самом, о чем говорится в эпиграфе) выполняет «знаковую» функцию - сакрального авторитета, не только оправдывающего, но и освящающего любовные коллизии. Ведь Ахматова выбирает весьма острые - с точки зрения христианской нравственности - эпизоды. Это и чувственное желание («Мелхола»), и брачный обман («Рахиль»), и верность грешному городу («родному Содому), где героиня была счастлива