Духовно-смысловые связи повестей романа М. Ю. Лермонтова "Герой нашего времени"

• Автор: Москвин, Георгий Владимирович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2000
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 189 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА 1. Предыстория «души человеческой». «Бэла», «Максим
Максимыч», «Предисловие к «Журналу Печорина»
ГЛАВА 2. «Борьба души с хаосом». «Тамань»
ГЛАВА 3. «Жажда воды живой, текущей в жизнь вечную».
«Княжна Мери»
ГЛАВА 4. «Приятие Бытия». «Фаталист»
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
БИБЛИОГРАФИЯ

ВВЕДЕНИЕ
«Герой нашего времени» М.Ю.Лермонтова явился первым оригинальным русским романом в прозе, в котором сошлись черты исторического, личного (аналитического), философского, авантюрного, нравоописательного типов романа. «Главный путь к созданию нового русского романа», по мысли Б.М.Эйхенбаума, осуществляется через «циклизацию малых форм и жанров», поскольку в этих «формах» и «жанрах» отразились и высказались основные «стихии» русской жизни [Эйхенбаум 1961: 242]. Соглашаясь с положением, что «Герой нашего времени» является «эпосом нового мира», В.А.Недзвецкий высказывает обоснованное сомнение, «что и самая хитроумная циклизация ("гибридизация") малых, к тому же разнородных прозаических форм была в состоянии обеспечить "Герою нашего времени" то глубокое эпическое звучание и значение, которыми это «сочинение» несомненно обладает в отличие от других циклизованных произведений той же или последующей поры» [Недзвецкий 1997-1: 53]. Исследователь
указывает на жанрово-стилевое своеобразие романа, состоящее в том, «что эпическое в нем не только глубоко и всесторонне драматизировано, но и формируется на драматургической основе» [Недзвецкий 1997-1: 65]. А.И.Журавлева отмечает всепроникающий
лиризм «Героя нашего времени», что свидетельствует о плодотворности идеи жанрово-стилевого единства произведения [Журавлева 1974: 22]. Таким образом, можно говорить о
присутствующем в романе эффекте «вечно становящегося жанра», и что «расчленить этот в реальности нерасторжимый процесс можно только в умозрительной интерпретации» [Недзвецкий 1997- 2: 19].
Разнообразие содержательных сфер произведения, собственно богатство содержания романа, подобно его жанровой природе, также не явлено как «остановившийся» результат. История изучения «Героя нашего времени» ясно демонстрирует равную относительность социальноисторического, психологического, философского подходов к роману. Ни один из аспектов содержания не может быть осознан вне взаимоотношения с любым другим; содержание романа, таким образом, равнозначно потоку бытия, в котором доминантная, глубинная идея присут-

ствует в каждом моменте его осуществления, а «иномерный, не развернутый в тексте смысл связан с текстом неразрывно» [Маркович 1981: 293]. Смысл «Героя нашего времени» существует и становится во всем объеме текста. Следовательно, вопрос, о чем роман «Герой нашего времени», может рассматриваться исключительно с позиции «вечно становящегося смысла». Разумеется, подобное можно сказать и о других великих произведениях русской литературы, но особенность «Героя нашего времени» состоит в том, что эта идея выражена конструктивно
При исследовании «Героя нашего времени» возникают три ключевых вопроса: обнаружение объединяющей произведение идеи, значение об-
раза главного героя и определение принципа циклизации повестей. Наиболее точно взаимосвязь этих вопросов выразила Э.Г.Герштейн: «сейчас самым важным из спорных вопросов нам представляется вопрос о единстве идеи "Героя нашего времени"», который в конце концов приводит к тому или иному толкованию образа Печорина» и «находкой Лермонтова в принципе циклизации отдельных новелл считается разностороннее освещение фигуры Печорина» [Герштейн 1997: 4, 34].
Упоминание о циклизации или идее неизменно связывается с образом главного героя. Однако дело в том, что «разностороннее освещение фигуры Печорина» не является целью романа, равно как и самое удачное «толкование образа Печорина» не равносильно пониманию идеи. Именно поэтому за образом Печорина обычно отыскивается та или иная общая идея, как, например, судьба поколения, «проблема личности и общества» или «дилемма объективной детерминированности и свободной активности человека» [Михайлова Е.Н. 1957: 205, 207];
поиск «нравственной программы жизненного поведения», «истинно нового - высшего, действительного - гуманизма» [Виноградов И.И.: 218, 230]; общечеловеческий смысл судьбы отдельной личности, «изо-
браженной во всей ее конкретной обусловленности и в то же время в индивидуальной неповторимости суверенного, духовно свободного родового существа» [Удодов 1989: 90].
Перечисленные мнения известных исследователей показывают основные подходы к формулированию связывающей идеи, обобщение которых дает следующую картину: в романе наблюдается взаимодействие

Заметим, что в последнем примере за словами путешествующего литератора обнаруживается осложняющая их прямое значение полемическая позиция автора, направленная против традиции и читательских ожиданий. Более того, в этих словах слышится приглашение отнестись к тому, что воспоследствует в рассказе Максима Максимыча, не как к традиционному развитию любовной интриги, а как к проявлению действительного трагизма бытия. Последнее утверждение можно аргументировать и сменой отношения путешествующего литератора к содержанию рассказа, его возрастающей вовлеченностью в судьбы тех, о ком повествует Максим Максимыч. Когда штабс-капитан, рассказывая о ранении Бэлы и о приходе лекаря, говорит, что тот «осмотрел рану и объявил, что она больше дня жить не может; только он ошибся...», показательной выглядит следующая спонтанная реакция:
- Выздоровела? - спросил я у штабс-капитана, схватив его за руку и невольно обрадовавшись.
- Нет, - отвечал он: - а ошибся лекарь тем, что она еще два дня прожила
Интересно, что, несмотря на недвусмысленность сообщения о смерти Бэлы, через четыре реплики слушающий задает нелепый, если бы он не был эмоциональным и показывающим сопереживание, вопрос: «И Бэла умерла?»
В «Максиме Максимыче» путешествующий литератор выступает в отношении Печорина в новом качестве. Все прежние его облики утратили актуальность, он теперь знакомый Максима Максимыча («Мы встретились, как старые приятели»), что создает художественные предпосылки к совмещению прошлого и настоящего в едином моменте рассказывания. Во Владикавказе сбывается обещание, данное в финале «Бэлы», рассказать об этой встрече.
Повседневная реальность, заступившая на место «горнего» сюжета, акцентируется сменой как пейзажа, так и настроения: «Множество низеньких домиков, разбросанных по берегу Терека, который разбегается шире и шире, мелькали из-за дерев, а дальше синелись зубчатою стеной горы, и из-за них выглядывал Казбек в своей белой кардинальской шапке. Я с ним мысленно прощался; мне стало их жалко...»
У путешествующего литератора замечается становление личного отношения к Печорину, что в сюжетном плане объяснимо физическим