Особенности комического в творчестве В. В. Набокова 1920-х - 30-х годов

• Автор: Курганова, Елизавета Владимировна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2001
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 245 с.

ВВЕДЕНИЕ
Какие-то очень существенные стороны мира доступны только смеху.
М. Бахтин.
Горе тому воображению, которому юмор не сопутствует.
В. Набоков.
Сегодня ни у кого не вызывает сомнений, что творчество Владимира Набокова занимает особое место в контексте мировой литературы, а его проза 1920-х - 30-х годов является одной из ярчайших страниц русской литературы XX века. Блестящий стиль, самобытность художественного мира, игровой принцип построения произведений и их незавуалированная литературность поставили Набокова в ряд авторов, предвосхитивших, и во многом определивших пути развития современного литературного процесса.
В критических статьях, интервью и комментариях к собственным произведениям Набоков отрицает всякую общественную полезность искусства и обращается к каждому читателю лично, вызывая последнего на диалог: «Произведение искусства не имеет ровным счетом никакого значения для общества. Оно значимо только для отдельного человека, и только отдельный читатель значим для меня»1. Подчеркивая полное отсутствие дидактики в своих произведениях: «У меня нет социальной цели, нет нравственного учения; нет никаких общих идей, чтобы их рекламировать»2, - писатель замечает, что его книги созданы «ради сложности», ради удовольствия «составлять загадки с изящными решениями»3. Большинство произведений В. Набокова предполагает

прочтение на многих уровнях и нередко допускает взаимоисключающие, но в равной мере убедительные толкования. Даже самый искушенный читатель поступил бы опрометчиво, отправься он на поиски «единственного решения» этой прозы. Чтение Набокова - занятие, требующее внимания, скрупулезности и творческого соучастия. Американский литературовед-славист Карл Проффер замечал, что идеальный набоковский читатель должен продвигаться медленно и мыслить логически, иметь под рукой энциклопедии, словари, записные книжки и всегда быть начеку, «поскольку поверхностных и доверчивых читателей ждет участь набоковских бабочек»4. В прозе Набокова, изобилующей ловушками и лабиринтами, авторский диалог с читателем с полным основанием можно назвать ироническим (Здесь и далее выделено мной - Е. К). Поиск решений набоковских задач ведет исследователя неожиданными путями и ставит перед необходимостью отвечать на новые вопросы. Неослабевающий интерес современного литературоведения к мировоззренческим и художественным проблемам творчества Набокова, а также смысловая неисчерпаемость его прозы послужили причиной выбора темы настоящего исследования.
Создатель мира фантазии, игры и «миражей в зеркалах»5, Набоков не раз был назван в критике «неисправимым обманщиком», «мистификатором» и «литературным провокатором»6. Мастер парадокса, он соединяет условность театрального действа и ирреальность сна с живостью конкретно-чувственного восприятия и осязаемой точностью детали. Однако его художественный мир - фантом, кажущаяся достоверность которого - не более чем иллюзия, и комическое переосмысление реальности неизменно возникает в набоковских текстах, как только появляется намёк на правду и жизнеподобие. В произведениях Набокова нет действительности, но есть множество ее субъективных образов, поэтому его дразнящая и ускользающая художественная явь - всегда «восхитительный обман»7.

Исследователи самых разных направлений, изучая игру приёмов и повествовательных форм, нередко считали, что в прозе Набокова наиболее значителен феномен стиля (А. Аппель, Э. Филд, П. Тамми, В. Линецкий). Существует, однако, и другой подход к творчеству писателя, исследующий иррациональное начало мира в его произведениях (В. Набокова, А. Битов,
С. Давыдов). В. Е. Александров, признавая в Набокове «гения комического»8, отмечает, что в основе его комизма лежит «концепция потусторонности»9. Рассматривая творчество писателя в связи с миром трансцендентального, исследователь возводит тематическое и структурное единство книг Набокова (его металитературность) к интуитивному стремлению отделить инобытие от здешней жизни и подчеркивает ироническое отношение автора к способности логического познания постичь оба эти мира. Основой набоковского творчества В. Е. Александров считает интуитивное прозрение надреального бытия в состоянии творческого вдохновения или на грани сознания и бессознательного - в «редкие моменты сверхсознательного восприятия»10, как определил их сам писатель.
Метафизика, понимаемая как вера в существование нематериального и вневременного благорасположенного пространства, тесно связана в творчестве Набокова с этикой и эстетикой, и потому любое произведение, и даже отдельный его аспект, следует рассматривать в единой критической системе трех этих составляющих. Сам писатель склонен был именно так подходить к оценке литературы: «Для меня роман или рассказ существует, только поскольку он доставляет мне то, что попросту назову эстетическим наслаждением, а это в свой черед, я понимаю как особое состояние, при котором чувствуешь себя как-то, где-то, чем-то - связанным с другими формами бытия, где искусство (т. е. любознательность, нежность, доброта, стройность, восторг) есть норма»11. Набоковская метафизика перетекает в эстетику, в частности, через использование разнообразных

сущность явления." Для понимания творчества Набокова, на наш взгляд, особенно важно учитывать взаимопроникновение трагического и комического. Набоковская ирония «знает» о смерти и страдании, а своеобразный ракурс авторского видения и его некоторая отстраненность создают в художественном мире Набокова условия, позволяющие столь разным эмоциям не уничтожить и не ослабить, но, напротив, обострить и усилить друг друга: «Клоун в одежде, расшитой блёстками, мне не так смешон, как тот, что выходит в полосатых брюках гробовщика и манишке»100.
Возвращаясь к известному положению о неутилитарном характере смеха, нельзя не отметить его стойкое противостояние всем мыслимым формам разрушения и утверждение неких известных ему ценностей. Л. В. Карасев пишет, что, не принуждая мир к изменению, человек в акте улыбки или хохота, тем не менее, оценивает и бессознательно преобразует его, ибо «смех располагает «знанием», каким мир должен быть на самом деле»101. Примечательно, что неосознанное преодоление смехом зла - единственный вид общественной пользы искусства, не отвергнутый Набоковым: «зло в людях мне казалось <...> требующим немедленного осмеяния»102. Один из его героев после долгих и безуспешных попыток сопротивляться тирании, пройдя все ступени ненависти и отчаяния, достигает высоты, с которой становится способен увидеть смешное. Создавая литературный труд, он интуитивно обращается к комическому, и смех спасает его от
безысходности, став лекарством от душевной боли - «расхохотавшись, я

исцелился» , - и в то же время оружием против деспота: «...стараясь изобразить его страшным, я лишь сделал его смешным, и казнил его именно этим старым испытанным способом»104. Замечая, что «настоящий писатель не задаётся целью превратить злодея в клоуна»105, Набоков подчеркивает «огонёк в писательских глазах, когда он замечает придурковато разинутый рот убийцы или наблюдает за розысками в богатой