Текст М. М. Бахтина "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса" как факт гуманитарной культуры XX века

• Автор: Романовская, Людмила Михайловна
• Шифр специальности: 07.00.09
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1999
• Место защиты: Томск
• Количество страниц: 193 с.

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ
Глава 1. СО - ТВОРЕНИЕ МИФА: АВТОР
1.1. «Творчество Франсуа Рабле» в проблемном
поле мифа
1.2. «Естественное состояние»: между «химерой»
и «научностью»
1.3. Руссоизм и проблема целостности культуры в традиции русской общественной мысли. От Опрощения к Усложнению: руссоистские тенденции в тексте Бахтина
Глава 2. СО - ТВОРЕНИЕ МИФА: ЧИТАТЕЛИ
2.1. Испытание культуры или испытание культурой?
2.2. В контексте споров о прошлом и будущем
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Примечания к введению
Примечания к первой главе
Примечания ко второй главе
Примечания к заключению
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

ВВЕДЕНИЕ
“Всякая идея, заслуживающая этого имени, т.е. историческая духовная сила, а не простое измышление праздного ума, соответствует какому - то внутреннему переживанию и в этом смысле является реальностью...”1. Отыскать и обосновать эту “идее - образующую” силу -задача очень сложная. И то, с каким пылом сообщество берется за ее разрешение, с каким самозабвением отдается этому делу, свидетельствует дополнительно о могуществе идеи, признании ее способности влиять на общее самочувствие общества, степень его самооценки и самоуважения. Обнаружить источник жизненных сил, питающий и укрепляющий идею в ее внутренней правоте есть, порою, единственный способ “заклясть”, “овладеть” стихией, самый действенный путь направить скрытую энергию в нужное русло - смягчить или усилить ее воздействие.
Одновременно, всем ходом усвоения идеи, самими способами и вариантами интерпретации, общество способно проговориться о своих самых потаенных чаяниях и настроениях (о самом желанном или ненавистном), сообщить много ценного о самом себе. Оттого - то споры вокруг “сильных” идей - самые жаркие. Оттого - то сами эти споры оказываются предметом пристального внимания.
В бесконечном ряду таких жизненно важных, многозначительных вопросов (на которые столь щедр двадцатый век) далеко не последнее место занимает проблема смеховой народной культуры. Поставленная впервые со всей определенностью и отчетливостью М.М.Бахтиным (1895 - 1975) в его книге о Рабле2, проблема эта породила необычайное “разноречие кипящих систем и мнений”, получив выход на самую широкую проблематику, окрасив в свои тона множество других вопросов и тем.

В настоящее время абрис бахтинской карнавальной концепции знаком, пожалуй, любому гуманитарно образованному читателю. Но все же позволю себе лишний раз обозначить основные ее черты. История смеховой культуры, согласно Бахтину, проходит в своем развитии несколько этапов: через изначальное единство, равнозначность и
равновеликость элементов древнего земледельческого комплекса (еды, питья, оплодотворения, смерти) - когда “серьезный и смеховой аспекты восприятия божества, мира и человека были, по-видимому, одинаково священными и одинаково официальными”3 - к постепенному размежеванию “высоких” и “низких” сфер жизни. Важным содержанием этого процесса становится постепенное превращение смеховой культуры в смеховую - народную, противостоящую официальной культуре господствующих классов; смех “не терпит” официальности, он всегда остается вне ее, вне “официальной лжи, облекавшейся в формы патетической серьезности”4.
В период относительного равновесия сил, “двуемирия”, когда смеховое начало ярче и полнее всего смогло проявить себя в стихии карнавала, праздника, подлинный смех сохраняет свои существенные черты: неприятие всяческой лжи, патетики, претензий на “вневременную значимость и безусловность”. Все формы и символы карнавального языка (площадная речь, темы изобилия, образы материально телесного низа, мотив отрицания, да и вообще вся система снижений, перевертываний с ног на голову, переодеваний, развенчаний) - “проникнуты пафосом смен и обновлений”, “сознанием веселой относительности господствующих правд и властей”, являются отражением изначальной народной веры в неискоренимость жизни, в ее способность постоянного обновления5. Именно эти свойства карнавальной народной символики и образности были использованы Рабле, чтобы разрушить “официальную картину

“прозаического” склада, “истинная жизнь начинается там, где начинается чуть - чуть”, там, где происходят бесконечно малые изменения, где решаются самые незначительные и частные вопросы. В деле принятия действительно ответственных и значимых решений роль кризисов, катастрофических потрясений, внешних норм, правил и образцов - очень похожа. “Кризис имеет тенденцию растворять личную ответственность точно так же, как это делают нормы и принципы: фокус при этом приходится не на мелкие, прозаические решения, принимаемые мною после долгих внутренних дебатов, но на всеобщий внеличный мандат, который либо уже существует, до того как я появился на сцене, либо налагается на меня каким - либо внешним источником”111.
В сочетании с “незавершенностью”, полагают авторы, такая позиция и вовсе неуязвима для прельщения “правилом”, “нормой”. Бахтин критиковал утопизм во всех его формах за “монологичность”, за требование “последнего слова” о человеке и мире, за обеднение и истощение будущего, за лежащую в основе всякой утопии идею образца (что превращает утопию в своеобразную “secondhand theory”112).
Сам Бахтин, порой, “создает фетиши из клоунов, шутов и других центробежных фигур”, но все же, настаивают авторы, “утопизм этой книги принципиально отличается от утопической традиции...”. Карнавал и смех бросают вызов всем социальным нормам, которые когда либо были и будут; они олицетворяют дух веселого отрицания всего завершенного и что еще будет завершено... В целом, “то, что Бахтин предлагает нам, есть утопия анти - утопического мыслителя”113.
Нарисованный авторами “Прозаики” “стоический” образ Бахтина -очень симпатичен. Это образ трезвого, спокойного мыслителя, способного и в условиях, когда рушится мир, когда “свобода” и реализация свободы мыслятся по преимуществу как титанический акт переустройства мира114, в условиях, когда поступки и отношения между