Социально-политические проблемы крестьянства Урала периода гражданской войны в отечественной историографии

• Автор: Иванов, Алексей Викторович
• Шифр специальности: 07.00.09
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2000
• Место защиты: Екатеринбург
• Количество страниц: 258 с.

Содержание
Введение
1. Социально-политические аспекты темы в трудах историков 20-х гг.
1.1. Особенности социальной структуры уральского крестьянства. Крестьянство как субъект Октябрьской революции
1.2. Крестьянство и Власть в период гражданской войны на Урале
2. Крестьянство Урала в системе социальных отношений периода гражданской войны: историография 30-80-х гг.
2.1. Изучение социально-политических проблем гражданской войны и участия в ней крестьянства Урала в литературе 30-40-х гг.
2.2. Советские историки 50-80-х гг. о крестьянстве Урала в период развертывания первой и второй "социальных войн в деревне"
2.3.Взаимоотношения уральского крестьянства с государственной властью в 1919-1920 гг. в историографии 50-80-х гг.
3. Современная российская историография о социально-политических проблемах уральского крестьянства периода гражданской войны: новые тенденции
Заключение
Примечания
Список литературы и источников

Введение
Конец века, а тем более тысячелетия - это всегда знаковое событие в истории человечества, знаменующее собой окончание целой эпохи. Это рубеж, на котором подводятся итоги свершений и намечаются планы на будущее. Не является исключением в этом плане и отечественная историческая наука. Вместе с уходящим тысячелетием завершился весьма существенный этап ее развития - советский. Его характерной, определяющей чертой было подчинение исторической науки господствующей идеологии. По сути дела из самостоятельной гуманитарной дисциплины она превратилась в составную часть марксистско-ленинского учения об обществе и его развитии. Ее главной задачей стало не объективное исследование событий и явлений общественной жизни в их историческом аспекте, а обоснование, апологетика того пути общественного развития, который предначертали «основоположники» и «классики» марксизма-ленинизма. Соответственно этому принцип объективности в науке отошел на второй план, уступив место принципу коммунистической партийности. Идеологическая целесообразность стала основным критерием отбора фактов для включения их в поле научного исследования. Это не могло не привести к искаженному отражению действительности в трудах многих советских историков, особенно тех, чьи исследования охватывали период революции и гражданской войны в России.
События такого масштаба, в которых в открытом противоборстве сходятся враждебные друг другу силы, неизбежно сопровождаются борьбой идей, которая не утихает и после того, как они (эти события) становятся достоянием истории. Каждая из сторон, будь она победившей или побежденной, стремится доказать свою правоту, претендует на истину в последней инстанции. Разрешить их спор и призвана историческая наука, которая с определенной хронологической дистанции, отрешившись от идеологической зашоренности и популистской трескотни политиков и публицистов, должна трезво и непредвзято восстановить объективный ход событий, выяснить их причинно-следственные связи, оценить их значение и последствия в жизни народа, страны, наконец, - человечества в целом.
Эту миссию, применительно к революционным событиям в нашей стране, историческая наука выполнить не смогла. Тоталитарное государство, созданное правящей коммунистической верхушкой, подчинило своему всеобъемлющему контролю все

сферы жизни общества, включая и духовную. Общественные науки находились под жестким цензурным надзором идеологического аппарата ВКП(б)-КПСС. В этих условиях право на официальное существование обретали только те идеи и теории, которые не противоречили коммунистическим догматам. Фактически, новейшая история России была отождествлена с историей КПСС: ключевыми моментами в ней стали съезды правящей партии, а воплощение в жизнь их решений - основным содержанием того или иного периода истории страны. Обращение к партийным документам стало непременным атрибутом любого исследования, а цитирование К.Маркса, В.И.Ленина, И. В. Сталина (на определенном этапе) - важнейшим аргументом для доказательства того или иного теоретического положения. Все это привело к догматизму и начетничеству в науке. Постепенно угасли характерные для 20-х годов дискуссии по основополагающим, концептуальным вопросам, что породило губительное для развития науки единомыслие. В историческую науку проникли чуждые ей по духу явления: замалчивание и искажение отдельных фактов и событий и даже прямые фальсификации.
Нарисованная нами картина выглядит довольно мрачно. Но это вовсе не означает, что в какой-то момент историческая наука в СССР умерла. Советские ученые много и плодотворно работали над проблемами, связанными с изучением революционных событий и гражданской войны. За несколько десятков лет ими написаны сотни монографий и тысячи научных статей, изучены и введены в научный оборот десятки тысяч томов архивных материалов. Несмотря на цензурные препоны, в их трудах находили отражение острые проблемы и суждения, заставлявшие критически мыслить вдумчивого читателя. Накопившийся фактический материал и его теоретическое осмысление создавали «критическую массу» знания, которому становилось все теснее в закостенелых рамках марксистско-ленинского подхода. Это неизбежно должно было привести и на рубеже 80-90-х годов привело к ломке устоявшихся стереотипов и концепций в исторической науке.
Было бы ошибкой видеть в этом процессе только следствие тех коренных перемен, которые произошли в нашем обществе в 90-е годы. Скорее наоборот, эти перемены стали возможны благодаря трансформации общественного сознания. А оно формируется под воздействием как реальностей объективного мира, так и идей, соответствующих эмоциональным состояниям масс. Идеи же эти формируются гумани-

в сталинской трактовке, концепция трех основных социальных категорий в деревне с конкретными шаблонами для зачисления в них того или иного хозяйства.
Она нашла отражение в трудах целого ряда исследователей того времени. В частности, - в курсе лекций по истории аграрной революции в России, написанной С.М.Дубровским. Принимая во внимание только размеры посевных площадей, автор относит беспосевные хозяйства к пролетарским, засевающие до 2 десятин - к бедняцким, до 6 десятин - к середняцким и свыше 6 десятин - к буржуазным.22 В этом наглядно проявилось стремление обществоведов того времени к универсализации теоретических установок, попытка выработать единый социальный стандарт. Однако ущербность этих установок очевидна. Для России с ее необъятными просторами и разнообразием почвенно-климатических условий, а следовательно - с различиями в продуктивности и доходности десятины пахотных угодий, выработать единый критерий просто невозможно. Попытка автора подкрепить свои утверждения тем, что многопосевные хозяйства содержат и большее количество рабочего и продуктивного скота, также не может быть принята в качестве аргумента. Дело в том, что если в Центральной России хозяйство, имеющее 4-5 голов крупного рогатого скота вполне может быть признано зажиточным, то где-нибудь в степях Башкирии аналогичное хозяйство будет признано в лучшем случае середняцким.
Поэтому уже в 20-х годах уральские историки пытаются выработать свой критерий оценки социального статуса крестьянства. Этот факт, безусловно, следует оценивать как явление положительное. Однако, отказавшись от единого общероссийского стандарта, они пытаются выработать свой, местный, не выходя за рамки количественных параметров. Так например, К.Петров, опираясь на данные земской статистики 1912 г., группирует крестьянские хозяйства Уфимской губернии следующим образом: безземельных и имеющих менее 3 десятин он включает в категорию бедных; от 3 до 15 десятин - средних; от 15 до 40 - зажиточных и свыше 40 десятин - крупнейших, или кулацких.23 Согласно этому критерию приуральская деревня представляется преимущественно середняцкой (55,28% хозяйств) с небольшой прослойкой бедноты (12,46%) и значительным количеством зажиточных (25,50%) и кулацких (6,76%) хозяйств. В Златоустовском же уезде преобладающей группой в деревне являлись зажиточные и кулацкие хозяйства, составлявшие вместе 46,08% (29,44% и 16,64% соответственно) при значительном удельном весе середняцких - 39,77%.24 Как видим,