Критерии новизны в историографии 1990-х годов : На примере "нового медиевализма"

• Автор: Савицкий, Евгений Евгеньевич
• Шифр специальности: 07.00.09
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2006
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 349 с.

Глава 1. Новый медиевализм и пространственность историографии
1.1. Объективное отличающееся и культурно иное прошлое в старом медиевализме
1.2. «Различие»: от исторической семиотики к новому медиевализму
1.3. Историческое изменение и его репрезентация, от темпоральной
модели к пространственной
1.3.1. Проблема исторического изменения в новом медиевализме
1.3.2. Два понимания детемпорализации в новом медиевализме
1.4. Чужое и собственное пространство в историографии
Глава 2. Границы нового медиевализма
2.1. Место историка в пространственной историографии (к постановке проблемы)
2.2. К определению «медиевализма»: «актуальность», «современность»
и «присутствие» прошлого
2.2.1. Актуальность длящегося средневековье
2.2.2.. «Современное» или «новое» средневековье
2.2.3. Медиевистика как медиевализм
2.2.4. Медиевализм и «присутствие» прошлого («новый медиевализм»)
2.3. Новый медиевализм и «ход истории»
2.3.1. Новый медиевализм и социальная история науки
2.3.2. Новый медиевализм и презентизм
2.4. Новый медиевализм и «удовольствие от прошлого»
2.4.1. «Освобождающее удовольствие от прошлого»
в историографии 1980-90-х гг
2.4.2. Историографическая инновативность и негерменевтическое отрицание
2.5. О «чистом различии» в новом медиевализме

Глава 3. Топология новизны в новом медиевализме
3.1. Проблема различимости нового в новомедиевалистких работах
3.2. Внешние различия: модели комментирования
3.3. К предыстории новомедиевалистского комментирования
3.4. Комментирование в новом медиевализме
3.5. Комментарий как место инновации
Заключение
Принятые сокращения
Библиография

Проблема историографической новизны и ее актуальность
Одним из основных требований, предъявляемых к историческому исследованию в современной историографии, является его новизна. Появление или продолжающееся использование во второй половине XX века обозначений «новая социальная история», «новая политическая история», «новая культурная история», «новая интеллектуальная история» и просто «новая история» («nouvelle histoire») указывает на особую ценность, которая в это время придается именно новизне исследований. Неизменность этого требования не означает, однако, что способы установления новизны, критерии ее определения также остаются прежними. Одна из наиболее важных проблем современной историографии, а также истории историографии, заключается в том, что эти критерии со временем меняются. Те правила создания нового, которые были действительны вчера, могут утратить силу уже сегодня. Для историка, принимающего требование постоянного создания нового, выяснение актуального состояния этих критериев и следование им становится насущной необходимостью. И еще большей необходимостью оказывается соучастие в изменении, смещении этих критериев новизны, поскольку лишь в таком соучастии он остается современен им, а не следует с запозданием откуда-то привнесенным новшествам. Но это соучастие, опять же, подразумевает способность пристально следить за актуально происходящим, хорошо представлять себе возможные направления будущих изменений.
Актуальность исследования критериев новизны, существовавших в 1990-е годы, определяется тем, что как раз к этому времени исчезает ясность в их определении. И дело не столько в том, что критериев становится просто слишком много, или что они оказываются слишком противоречивы, сколько в изменении самого характера этих критериев. Как отмечает в одной из своих работ Г.И. Зверева, в 1990-е годы «приверженность историков идее обновления согласуется с мыслью об открытости исторической профессии парадигмальным сдвигам»1. Результатом историографических изменений 1970-1980-х гг. стало то, что «понятие “новизны” связывается с возможностями пересмотра модернистской общенаучной парадигмы, ревизии представлений о способах получения и верификации исторического знания»2.
1 Зверева Г.И. Понятие новизны в «новой интеллектуальной истории» // ДВ. Вып. 4. Преемственность и разрывы в интеллектуальной истории. 2001. С. 46.
2 Там же. С. 53.

альных по своим свойствам предметов; а с другой стороны, в вертикальной плоскости -процесс интерпретации мира, посредством которой субъект проникает в его глубь.
В этой кратко и избирательно представленной здесь истории можно увидеть образец старой теории исторического изменения, а именно - перехода от Средневековья к Новому времени, одну из тех теорий, которые имели целью объяснение исторических процессов (ср. схожие теории секуляризации мира, рождения индивидуальности, утраты трансцентдентного начала, демократизации, овеществления и т.п.), и которые утратили правдоподобие, как и философия истории в целом, сначала в контексте герменевтики, противопоставления объясняющей и понимающей исторических наук, а затем и вследствие противопоставления макротеориям нередуцируемого микроуровня исторического времени. В выборочно резюмированной мною истории, однако, нельзя найти ни объяснения чего-либо (в ней не устанавливаются какие либо общие причинно-следственные связи), ни какого-либо понимания происходившего (мы остаемся в неведении, как сам средневековый человек представлял себе то, что мы описываем в терминах современной семиотики).
Эта история средневековой и новоевропейской семиотики, средневековой и новоевропейской «эпистемологии», несводима ни к объяснению прошлого, ни к его пониманию. Возникающая как попытка историзировать техники мимезиса, она приводит к историзации самой репрезентационной парадигмы, самого разделения реальности и смысла, объекта и субъекта, и в этом можно увидеть одно из главных отличий нового медиевализма от старого.
Различие это заключается, в частности, в том, что для старого медиевализма существовала объективная и непреодолимая дистанция между «нашим» временем и Средневековьем, и существование этой дистанции все время признавалось и специально подчеркивалось: так, средневековый субъект не отличал себя от объектного мира, он, возможно, вообще не существовал в Средневековье как таковой, мы же теперь обладаем таким различием и т.п. При этом само это наше «обладание» таким различием под вопрос не ставилось, оно принималось как естественное и нормальное: ненормальным, экзотическим, чуждым, странным, инаковым воспринималось Средневековье, которое поэтому, к примеру, можно было исследовать методами социальной антропологии. Дело не в том, что старый медиевалист объективно не мог преодолеть окружающую его и данную ему современность, а в том, что он и не стремился к этому. Сама современность, само «собственное» пространство историка во многом как раз и конституировалось, отграничивалось и легитимировалось в рассказе о его историческом становлении (и здесь все равно, используются ли механические и эволюционистские метафоры типа «развития», или же речь идет о «разрывах», «прерывностях» и «дисконтинуитете»),