Формы репрезентации истории в русской прозе XIX в.

• Автор: Сорочан, Александр Юрьевич
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2008
• Место защиты: Тверь
• Количество страниц: 400 с.

Оглавление
Введение
Глава I. История как тенденция
1. Национальная тенденция
2. Тенденциозное описание общественной жизни
3. «Нравственно-историческая» тенденциозность
5. Тенденциозные репрезентации истории в массовой беллетристике конца XIX века...'
Глава 2. История как вымысел
1. Вымысел сказочный
2. Вымысел научный
3. Вымысел литературный
4. Условные формы репрезентации истории в литературе конца XIX века
Глава 3. История как факт
1. История как интрига
2. Репрезентация истории в творчестве А. С. Пушкина
3. История как случайность: опыт Толстого
4. История «вслед Толстому»
5. Сосуществование факта и случая
Глава 4. История как вневременной опыт
1. Нравственные критерии в системе исторических представлений
Н. А. Полевого
2. Нравственность и история в художественном мире И. И. Лажечникова
3. «Квазиисторические» построения в беллетристике 1870-1900-х годов288
4. Варианты адаптации «квазиисторической» модели
5. Репрезентация исторического опыта в литературе начала XX века
Заключение
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Введение
Развитие социальной антропологии как направления литературоведческих исследований требует как можно более широкого контекста осмысления литературного процесса. При этом особое значение приобретает исторический жанр, на материале которого с особой очевидностью раскрываются закономерности новых элементов художественного мышления, проникновение исторических и философских концепций в художественную литературу, специфические аспекты художественного осмысления истории. И для этого необходимо освоение всего «репертуара» русской прозы, поэзии, драматургии XIX в. Ведь взаимоотношения литературы и истории всегда драматичны. Для литературного процесса крайне значимы принципы трансформации исторических событий, историософских концепций в художественных текстах. Осмысление исторического материала в литературном тексте меняется, и изменения эти по большей части весьма показательны.
Так происходило в русской литературе XIX века, в которой драма-

тизм истории осваивался в самых разных формах. Сначала возник интерес к ярким, «вершинным» моментам истории, потом начались попытки художественного освоения исторических законов, потом пришел черед психологического анализа характеров и философских закономерностей истории. На этом пути мы сталкиваемся с множеством удачных и неудачных экспериментов, прижившихся и неприжившихся жанров, с целым рядом заслуженно и незаслуженно забытых авторов. И проблема освоения всех аспектов национальной и мировой истории в русской литературе может быть формализована и рассмотрена на очень широком материале.
В 1830-1840-х и позднее, в 1870-1890-х гг., исторические жанры даже количественно занимают первое место в литературном процессе. Так, в 1831-1839 гг. отдельными изданиями вышло более 300 исторических ро-

манов1; а в одном только 1884 г., по данным журнала «Книжный вестник», их вышло около 80. Именно литература исторических жанров в наибольшей степени репрезентативна для анализа среднего уровня литературного развития того или иного периода, для уяснения тех эстетических и мировоззренческих принципов, которые утверждаются и активно воплощаются в художественной литературе.
И в наши дни именно исторический материал остается актуальным и для литературы (вспомним о сравнительно недавнем взлете интереса к исторической прозе В. С. Пикуля и Д. М. Балашова), и для культуры в целом. Имевшие успех российские кинокартины прежде всего посвящены истории русской национальности - будь то исторические фильмы Н. Михалкова или «национальные» зарисовки А. Рогожкина. На этом фоне сначала отдельные сочинения уже полузабытых авторов (М. Н. Загоскин, Н. А. Полевой), а потом издания все более и более объемные (в последние годы вышли собрания сочинений Р. М. Зотова, И. И. Лажечникова, Загоскина, Н.
Э. Гейнце, Д. Л. Мордовцева и многих других) возвращаются в читательский и научный обиход. Однако немаловажным представляется и то, что всплеск интереса к исторической тематике всегда непродолжителен: десятилетия интереса сменяются десятилетиями забвения. Так было в 1830-х, в 1870-х, так было и в 1990-х. И причина не только в состоянии общества, но и в авторах, которые стремятся (или не стремятся) отвечать общественным потребностям, в выборе тем и их освещения. Потому исследование репрезентации истории в литературе XIX в. неминуемо приведет к пониманию закономерностей литературного процесса XX и XXI вв. Ведь история не утрачивает современного звучания, просто меняются формы этой актуализации.
1 Ребеккини Д. Русские исторические романы 30-х гг. XIX в. (библиографический указатель) // Новое литературное обозрение. 1998. № 34.

ты поступков героя (вымышленного или исторического) их соответствие чертам национального характера. А польский характер предстает не слишком привлекательным — первым представителем данной нации в романе Загоскина оказывается пан Копычинский: «Спесь, чванство и глупость <...> отражались в каждой черте лица его, в каждом движении и даже в самом голосе» (59). Данные черты характера помогают романисту объяснить все поступки поляка Копычинского, общие для той национальности, к которой он принадлежит. А комичность образа создается за счет гиперболизации этих черт характера и несоответствия облика и положения героя непомерным претензиям.
Национальным характером и его вышеуказанными чертами определяются и все интимные чувства героев. Источником терзаний Милослав-ского, узнавшего во второй половине романа, что его возлюбленная - дочь предавшего Россию Кручины-Шалонского, становится сила русского патриотизма героя: «Его не пугало даже то, что Анастасия была невеста пана Гонсевского; но назвать отцом своим человека, которого он презирал в душе своей, соединиться узами родства с злодеем, предателем Отечества! <...> Спокойная совесть, чистая, святая любовь к Отечеству, уверенность, что он исполнил долг православного, не посрамил имени отца своего, - все могло служить ему утешением» (147). Таков идеал, к которому стремятся у Загоскина все истинно русские. И другие объяснения писателю попросту не нужны.
Несколько сложнее на первый взгляд положение с отрицательными героями, каковы в «Юрии Милославском» Кручина-Шалонский и Истома-Туренин (говорящие фамилии и прозвища в данном случае весьма значимы). Облик Шалонского сочетает черты русские и польские: «Подбритые на польский образец волосы <...> придавали ему вид богатого польского пана; но в то же время надетая нараспашку, сверх кафтана, с золотыми петлицами ферязь напоминала пышную одежду бояр русских» (86)