Достоевский и французский экзистенциализм

• Автор: Ерофеев, В. В.
• Шифр специальности: 10.00.00
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1975
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 201 с.

ДОСТОЕВСКИЙ

ФРАНЦУЗСКИЙ ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ

"Центростремительной силы еще страшно много на нашей планете, Алеша".

Ф.М.Достоевский, "Братья Карамазовы".

ВСТУПЛЕНИЕ
"Достоевский написал однажды: "Если бога нет - все позволено", и это является для экзистенциализма отправной точкой""^. - Так говорил Сартр в знаменитой публичной лекции "Экзистенциализм -это гуманизм". В свою очередь, слова Сартра мы избираем в качестве отправной точки для нашей работы. Они многозначны и многозначительны. В них выразилась претензия экзистенциалистов быть духовными наследниками великого русского писателя. В них - одна из первопричин ошибочности экзистенциалистской концепции человеческой свободы, занимающей важное место в философии "существования". В них, наконец, ключ к разгадке несостоятельности экзистенциалистской этики, напрасно обещанной Сартром в его труде' "Бытие и ничто".
Внешне философов-экзистенциалистов объединяет, пожалуй, одно: все они так или иначе отрекались от принадлежности к "экзистенциализму". Это в равной степени относится как к М.Хайдеггеру*'/, так и к К.Ясперсу, как к Г.Марселю^/, так и к

X/ Jean-Haul Sartre, L’Existentialisme est un humanisme, Hagel,

p. 1976, p
2/ Хайдеггер не только противопоставляет себя Сартру /см.его "Письмо о гуманизме"/, но и своему соотечественнику К.Ясперсу:
"Я очень уважаю Ясперса, - писал он в письме к Жану Бофре в 1945 году, - как личность и как писателя, его влияние на студенчество значительно. Но соединение, ставшее почти классическим, "Ясперс и Хайдеггер" - это явное недоразумение par excellence, которое распространено в нашей философии" /М.Heiaegger, Questions III, Gallimard, P. 1966, p.156
3/ Г.Марсель называл свою философию "неосократизмом или христианским сократизмом" /Философская энциклопедия т. 3.М.1964.с.318/.
она готова пожертвовать даже загробной жизнью. Это понимал Достоевский. Не случайно его "смешной человек" без всякого труда в своем философском сне развратил счастливых обитателей целомудренной планеты сладостным ядом индивидуализма.
Вот почему все зрелое творчество Достоевского - это не прекращающийся ни на минуту спор двух начал: начала "личностного", с его великими искусами для развитого сознания, стремящегося к самоутверждению всеми возможными способами и получающего при этом чувственное наслаждение, которое заслоняет, затемняет идеал Мадонны, - и начала "родового", освященного религиозными идеалами, начала, требующего от человека добровольного и восторженного самоотвержения, самопожертвования во имя рода, самозаклинания на его алтаре. Достоевский, конечно, ратует за торжество второго начала, он на стороне рода против дерзких посигновеиий личности на его авторитет, однако ему слишком близки и понятны амбиции развитой личности, ее европейская "складка", которую невозможно разгладить. Недаром в пушкинской речи Достоевский утверждал, что "для настоящего русского Европа и удел всего великого арийского племени так же дороги, как и сама Россия". (Х.458). В этой интимной близости к обоим началам, сочувствии им и заключается своеобразие духовной атмосферы романов Достоевского. Более того, именно эта близость, на наш взгляд, подготовила почву для возникновения полифонической структуры романов Достоевского, столь блестяще раскрытую М. Бахтиным. Спорящие между собой голоса равносильных начал не в состоянии сладить друг с другом (после Ницше, для его последователей из школы экзистенциализма полифония подобного рода будет невозможна: ее опрокинет торжество начала "особняка"). Правда, в строгом смысле роман Достоевского следовало бы скорее назвать псевдо-полифоническим, ибо поджиная