Исконная лексика чеченского языка

• Автор: Сигаури, Илесс Мутусович
• Шифр специальности: 10.02.02
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2011
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 194 с.

ВВЕДЕНИЕ
Лексика, представляя собой один из наиболее значимых компонентов языковой структуры, отличающимся как с точки зрения самого набора входящих в него единиц, так и безусловным разнообразием тех взаимоотношений, в кот орых они в ыступают, в то же время представляет значительный интерес не только в плане исследования многих вопросов, касающихся функционирования языка в синхронном и историческом аспектах, но и для выявления национально-культурной специфики народа, его этнографии, узловых моментов его истории и в этом плане дает материал и другим смежным гуманитарным наукам. Отмеченные обстоятельства придают изучению лексики особую актуальность, особенно большое научно-теоретическое и практическое значение.
Особое положение лексики в дихотомии «язык и культура», по сравнению с другими компонентами языковой системы, обусловлено тем, что она наиболее тесно связана с экстралингвистическим окружением: именно в ней находят непосредственное отражение изменения, происходящие в окружающей действительности. Так, например, с одной стороны, слова и значения, передающие реалии прошлого, либо переходят в разряд архаизмов, либо исчезают вовсе, с другой стороны, одновременно с появлением новых реалий возникают новые лексические единицы, происходят изменения и в семантике существующих слов. Если же говорить о других уровнях языковой структуры, то их связь с экстралингвистической действительностью происходит опосредованно - через лексику. Например, категория грамматического класса отражает деление предметов внешнего мира, но происходит это отражение через классификацию соответствующих лексем. Показательна в связи с этим следующая характеристика, относящаяся, по всей видимости, к древним этапам развития чеченского языка: «Названия божеств в ГК' (грамматический класс с показателем V. — И.С.) квалифицируют как названия приравненных к мужчине. Божества представляются в облике мужчины, но это вовсе не означает, что они приравнены к мужчинам. Само понятие бога (божества) исключает его приравнивание к мужчине (человеку). Бог (божество), приравненное к человеку, перестает быть богом (божеством),
как понятие приземленное. Совсем иное - приравнивание человека к богу или божеству, известное как прием возвеличивания отдельной личности, определения ее особого статуса в социальной иерархии» [Магомедов, Гаджиев 1995: 72].
Таким образом, требование специального изучения словарного состава языка как в статике, так и в динамике обусловлено прежде всего его постоянной изменчивостью и, соответственно, необходимостью зафиксировать, задокументировать его определенные исторические срезы. Однако, как мы полагаем, не только этим обусловлена актуальность исследования лексики, особенно в историческом аспекте. Дело в том, что отражение окружающего мира в лексической системе языка не является взаимно однозначным; в противном случае мы не сталкивались бы с наличием в современных языках лексических единиц, ведущих начало от доисторических эпох. В свою очередь показания именно этой части словаря могут служить основой для реконструкции духовной культуры народа, не зафиксированной письменными памятниками. Как отмечал по этому поводу Ф. П. Филин, «в современных языках сохраняются слова, которые древнее египетских пирамид, которые древнее всех современных фонетических и морфологических закономерностей. Именно лексика наиболее перспективна для решения важнейших этногенетических проблем. Кстати говоря, если бы в лексике не сохранялось устойчивых пластов, то было бы невозможно составление этимологических словарей» [Филин 1981: 13].
Актуальность поставленных выше задач усиливается наличием постоянного интереса к вопросам исторического развития лексики не только среди ученых-специалистов, но и у самых широких слоев общественности. По мнению В. И. Абаева, «ни один аспект языка не представляет такого широкого, можно сказать, общечеловеческого интереса, как лексика. Если фонетика и грамматика остаются, в основном, «внутренним» делом узкого круга специалистов, то нет никого от начинающих лепетать младенцев до прославленных мудрецов, кто не задумывался бы над словами и их значениями» [Абаев 1970: 232].
Обращаясь к материалу чеченского и других нахских языков, можно констатировать, что эти языки отразили внутренние социальные и экономические процессы, происходившие на протяжении веков в нахском обществе. Анализируя исконную лексику нахских языков, в т.ч. различных ее пластов можно проникнуть в глубины истекших тысячелетий, к истокам чеченского и других нахских народов. Языковой фактор дает

лингвистический материал для историко-этнографического и культурноисторического исследования чеченцев, позволяя реконструировать не только основные черты материальной и духовной культуры, но и определить основные параметры первоначальной среды обитания и возможных миграционных процессов. В силу этого изучение лексики чеченского языка, как уже говорилось выше, представляет значительный интерес не только в собственно лингвистическом плане, но и в плане широкого комплекса наук, изучающих историю, культуру, этнографию, особенности менталитета кавказских народов.
Сказанное дает основания говорить о том, что на нынешнем этапе развития чеченского и в целом кавказского языкознания проблема определения состава исконной лексики в чеченском языке и ее всестороннего изучения представляется в высшей степени своевременной и актуальной.
Настоящее исследование, посвященное исследованию исконной лексики чеченского языка, является первым монографическим исследованием по данной проблеме. Актуальность этой темы повышается в силу происходящих на Северном Кавказе процессов возрождения и обновления культуры, традиций и обычаев и связанных с ними языковых подсистем. Данное исследование дает возможность определить исконные пласты в различных лексико-тематических группах слов, проследить пути и способы развития исконной лексики, определить генетические связи чеченского и других нахских языков.
Исследование истории нахских народов и их языков в целом ряде аспектов требует выхода за пределы географических границ Кавказа. По мнению многих ученых, данные вайнахских языков раскрывают древние языковые и культурные связи между народами Средиземноморья от Передней
кагъен даьіахк дужка (как предмет спора) С инг. kotam, бацб.kotam возводят к прасев.-кавк. *gwâta [Nikolaev, Starostin 1994: 444]. Рефлексы в бежт. güda

гунз. gudo; рут. кар, цах. kate ~ абх. a-kwta; абаз. kwtn адыг. cata каб. jad то же.
По поводу данной изоглоссы имеется большая литература, включающая также сопоставления с картв. *katam- ‘курица’). Северокавказскую изоглоссу см. в [Абдоков 1983: 116].
кхокха ‘голубь’; кхокхийн бун голубятня; кхокханан кіорни голубок; ♦ машаран кхокха голубь мира. Как и инг. qoq, бацб.qawqu, возводится к прасев.-кавк. *GwinGwV / *qwinqwV [Nikolaev, Starostin 1994: 471]. Сопоставляют с анд .iïiittir, ахв. tfubu, чам. If и If, тинд. Ifuntfu, кар. кики, ботл. Ifuntfu; багв. lfunlfv', год. ifulfu ‘голубь’; рут. q:uq:aj ’вяхирь, витютень’ ~ абх. a-hwahw абаз. hwahw. Ср. [Абдоков 1983: 121].
маккхал ‘коршун’; литтана rie маккхал хиъча, гуьйре тіекхачаран билгало ю если на копну сядет коршун, это примета осени. < прасев.-кавк. *uhàlGV [Nikolaev, Starostin 1994: 1013-1014]. Рефлексы в лак. walrq:u, дарг.

walq:lalq:i чир. warq:Ia ‘сорока’ - адыг. Мэ ; убых. ЫШа-ja ‘воздушный змей’; каб; btfa ‘орел’.
хьоза ‘воробей’; хьозанан кіорни воробушек; ♦ хьозин кхоьш
чечевица. С инг. hazilg ; бацб. haçuk восходит к прасев.-кавк. *finîc(w)i [Nikolaev, Starostin 1994: 525]. Находит отражение в авар. Ыпс ‘птица’; дарг. hunuç ‘орел’ (поэт.); лезг. пик, рут. nie, арч. пос ‘птичка; воробей’[ср.

Хайдаков 1973: 15] ~ абх. a-ça-s-, абаз, çi-s ‘птичка; воробей’.
лекъ ‘перепёлка, перепел’. С инг. Ieq возводится к прасев.-кавк. *1Нї qwA / *lffiqwA [Nikolaev, Starostin 1994: 748-749]. Рефлексы дагестанских языков: цез. lalulqi ‘летучая мышь’; лак. lillux'.r, дарг. чир. i%lliqlan ‘птица’; лезг. Jeq; таб. luqf, агул. Iiql рут. liql, арч. liql ‘орел’ (сопоставление

лезгинских форм см. в [Талибов 1980: 307]) ~ абх. a-lahwa ‘ворон’; абаз. lahwa

‘грач’, адыг, tliârq:wa каб. tharaq:wa убых. da%wa ‘голубь’.
шоршал ‘дрозд’ < прасев.-кавк. *sVnsV / *cVncV [Nikolaev, Starostin 1994: 987-988]. Находит отражение в ахв. cwacwa ‘дикая индейка’; чам. sanca-га; бежт. sasu ‘ласточка’; хин. сапс ‘голубь’ ~ абх. a-zça-s-, абаз. zwça адыг.