Этическое пространство сверхтекста В.М. Гаршина

• Автор: Лепехова, Ольга Сергеевна
• Шифр специальности: 10.02.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2006
• Место защиты: Северодвинск
• Количество страниц: 185 с.

Глава I. Теоретические основы и факторы моделирования Гаршинского
текста
§ 1. Закрытость уэ. открытость структуры текста
§2.0 лингвоконцептуальной сущности сверхтекста
§3. Концепт как составляющая концептосферы языка и текста
§4. Текстовая модальность как категория текста и сверхтекста
§5. Проблемы гаршинского сверхтекста в контексте идей гаршиноведения
Выводы
Глава II. Трагическое как смыслоопределяющий принцип этического
пространства Гаршинского текста
§ 1. Эстетическая категория и метаконцепт “трагическое”
§2. Проявление трагического на жанрово-прототипическом субуровне
сверхтекста
§3. О концептуально-этических и функциональных особенностях
гаршинского типа героя
§4. Концепт “долг” и трагические коллизии в Гаршинском тексте
§5. “Болезнь” и “война” как ключевые концепты и слова-образы
§6. Выражение трагической модальности на субъектно-прагматическом
уровне сверхтекста
§7. Символика цветообразов и чисел как источник трагических смыслов
Выводы
Заключение
Список принятых сокращений
Список литературы
Словари и справочная литература
Канонические тексты
Источники

В.М. Гаршин доказал своим творчеством, что масштабность этического, духовного содержания, воплощенного в произведениях, не зависит от их размеров и формы. Проза Гаршина составляет одну книгу, «но книга эта во всех смыслах будет потяжелее пудовых фолиантов и основательных многотомни-ков» [Немзер 2005]. Отличительными чертами созданной писателем малой прозы являются максимальная концентрация идей, максимальная экспрессивность, достигаемая выдвижением трагической коллизии прозрения, поиска истины, синтезом лирических и условных форм отражения действительности, принципиальной открытостью ассоциативно-словесных рядов его текстов в мир духовной культуры.
Творчество Гаршина, высказанные им идеи не утратили своей злободневности. Эта мысль убедительно звучит во многих исследованиях, посвященных творчеству Гаршина: «Перечитайте “Четыре дня” - и вы поразитесь современности подхода к изображению войны и человека на войне при всем различии декорации театра военных действий тогда и в наши дни» [Топер 1975: 63].
В своих воспоминаниях современники Гаршина называют его «центральною, героическою личностью своего поколения», подчеркивая при этом, что литературная деятельность и личная жизнь писателя удивительно совпадали между собою, «как две стороны одного и того же явления»; Гаршин всецело отдавался тревогам и противоречиям своего времени и воплотил их с такою страстной искренностью, как никто из других писателей этого сделать не смог [Минский 1977: 179]. Логичным продолжением этого умозаключения являются утверждения исследователей творчества Гаршина о том, что все его произведения были «воплем отчаяния честного, правдивого писателя, который не мог равнодушно взирать на то, что происходило в России» [Машинский 1976: 5]; что «темы страдания и самопожертвования стали едва ли не главными в его творчестве», что в его личности, жизни и творчестве слишком явственны семена христианской культуры [Бекедин 1994: 339].

Гаршиноведение представляет собой достаточно обширную, глубоко содержательную ветвь в отечественной и зарубежной филологической науке (работы В.Г. Короленко, Г.А. Вялого, В.И. Порудоминского, К.И. Чуковского, Г.Ф. Самосюк, А.П. Селявской, Н.В. Кожуховской, А.Н Латыниной, И.И. Московкиной, Т.А. Колесниковой, Е.М. Сахаровой, В.А. Стариковой, Л.В. Суржко, Е. Дохналь, П. Генри, В. Кострицы, Л. Стенборда, В. Тумановой,
В.А. Сухорукова, Г.А. Шалюгина и др.).
Все произведения Гаршина представляют собой едино-цельный Гар-шинский текст1 - неотъемлемую составляющую духовного Текста русской культуры. Данная мысль соответствует идеям современного текстоведения о существовании в культурном пространстве сверхтекстов - особых целостно-единых концептуально-семантических образований, синтезирующих определенное число самостоятельных произведений словесного искусства [Лошаков 2006(b)].
На целостность гаршинского сверхтекста указывают и его общая «максимальная смысловая установка, идея» (В.Н. Топоров) - показ трагедии человека в обезбоженном мире и поиски путей его спасения; и принципиальная направленность всех произведений писателя в русло этической проблематики; и единство авторской и текстовой модальности, общность стилевых черт, эмоциональной тональности созданного писателем поэтического мира - это «безнадежный плач человеческой души о Боге» (Д.С. Мережковский); и образы-персонажи, единый тип героя, бытующий в общественно-литературном сознании как «гаршинский герой» - своего рода alter ego писателя, и сквозные слова-образы, образы-символы, аккумулирующие этико-философские смыслы произведений Гаршина.
Этическую концептосферу Гаршинского текста можно представить в виде системы смысловых координат - морально-ценностных приоритетов, носи1 В работе для обозначения совокупности произведений Гаршина, рассматриваемых в качестве целостного образования, используются как равнозначные орфографические варианты терминономинаций: гаршинский сверхтекст и Гаршинский текст. Что касается орфографической формы выражения гаршинский текст, то она передает традиционный смысл: конкретное произведение, написанное Гаршиным.

фопоэтическими представлениями о Петербурге) и прецедентно-текстовый пласт информации (содержит смыслы, объективированные в петербургских прецедентных феноменах: ‘«маленький» человек способен бросить вызов власти’ и т.п.) [Там же: 324 - 328].
Итак, этическая концептосфера авторского сверхтекста мыслится нами как актуализированный механизмом авторского замысла, интерпретационным моментом текстовой деятельности субъекта (автора, читателя) фрагмент этической концептосферы языка, как одна из творчески реализованных ее потенций.
§4. Текстовая модальность как категория текста и сверхтекста
Восходящее к классической формальной логике, широко используемое в лингвистике понятие «модальность»17 означает «функциональносемантическую категорию, выражающую разные виды отношения высказывания к действительности, а также разные виды субъективной квалификации сообщаемого» [БЭСЯ, 303].
Одним из первых дал широкое лингвистическое толкование категории модальности В.В. Виноградов: «если категория предикативности выражает общую соотнесенность содержания предложения с действительностью, то, отношение сообщения, содержащегося в предложении, к действительности есть, прежде всего, модальное отношение» [Виноградов 1960: 80]. Теория модальности, разработанная акад. В.В. Виноградовым и его школой, по сей день не потеряла своей актуальной значимости для лингвистов, занимающихся изучением различных аспектов данной категории (логического, синтаксического, функ-

ционального, прагматического и др.)
17 Логики выделяют алетическую (необходимо-возможно-нсвозможно), деонтическую (должно-разрешено-запрещено), аксиологическу ю (хорошо-нейтрально-плохо), эни-стемическую (знание-полагание-незнание), временную (прошлое-настоящее-будущее) и пространственную (здесь-там-нигде) модальности [Руднев 1999: 176].
18 Так, логический аспект категории модальности разрабатывался в [Золотова 1962; Распопов 1973]; проблема соотношения модальности и предикативности рассмотрена в [Панфилов 1977; Ломтев 1972: 110]; вопрос о модальном поле и типовых модальных ситуациях, имеющих выражение в предложении и тексте, решался в [Ноздрина 2004]; прагматический аспект модальности является предметом рассмотрения в [Петров 1982; Баранов 1988; Походня 1989; Милосердова 1991; Рыбальченко 2004] и др.