Язык русской прозы эпохи постмодерна: динамика лингвопоэтической нормы

• Автор: Бабенко, Наталья Григорьевна
• Шифр специальности: 10.02.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2008
• Место защиты: Калининград
• Количество страниц: 385 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение
Глава I. Деконструкция повествования. Повествовательная и словесная деструкция
1.1. Деструкция повествования как инструмент деконструкции. Рецептивные последствия деструкции
1.2. Лингвопоэтика насилия над читателем
1.3. Приемы словесной деструкции и их функции в художественном тексте
1.4. Деструктивная репрезентация культурного концепта «норма» в
современной прозе
Глава II. Заумное конструирование и его функции в прозаическом художественном тексте
2.1. Преобразование разумного языка в заумный как лингвопоэтический прием
2.2. Возможные языки как продукт заумного конструирования
2.3. Функционирование поэтической и детской зауми в прозаическом произведении
2.4. Оеловление буквы как текстообразующий прием
Глава III. Лингвопоэтика иноязычного слова
3.1. Функции иноязычных вкраплений в произведениях классической и современной русской прозы
3.2. Лингвопоэтика «эха»: «свое» в «чужом»
3.3. Лексические трансформы как разновидность иноязычных включений: функционально-семантический анализ
3.4. Иноязычные компоненты художественного текста как
смыслопорождающие и стилеобразующие средства
Глава IV. Лингвопоэтика литературного бестиария
4.1. «Векторы» бестиариой тематики в современной прозе
4.2. Лингвопоэтика бестиарного романа

Глава V. Лингвопоэтика создания и разрушения мифа и символа
5.1. Лингвопоэтика неомифологии
5.2. Лингвопоэтические приемы символизации
5.3. Экспрессионистская лингвопоэтика десимволизации
5.4. Постмодернистская лингвопоэтика десимволизации
Г лава VI. Лингвопоэтика литературной эротики
6.1. Эротика: проблемы художественного изображения и словесного выражения '
6.2. Литературные практики эротического дискурса
Глава VII. Лингвопоэтика литературной антропонимиии
7.1. Лингвопоэтика деформации знаковых имен и образов мировой культуры
7.2. Асемантичный именник современной русской прозы
7.3. Образоконструирующая функция прозвища
Глава VIII. Лингвопоэтика литературной топонимии
8.1. Транссемантизация топонимов
8.2. Контекстуальная семантизация топонимов-фиктонимов
8.3. Концептуализация топонимического переименования
8.4. Прием топонимической панорамности
8.5. Деактуализация топонимов как способ выражения
концептуального смысла художественного произведения
Глава IX. Лингвопоэтика ремейка и ретейка
9.1. Инсталляция и перформанс как формы воплощения ремейка
9.2. Лингвопоэтика «прививки» ремейка и ретейка к тексту-
первоисточнику
Заключение
Библиография
Введение
Изучение языка и лингвопоэтических норм литературы, в той или иной степени соотносимой с какой-либо культурной парадигмой, естественно связано с основными эстетическими и философскими установками этой парадигмы. В приложении к русской литературе последних трех десятилетий следование высказанному тезису затруднено терминологической невнятицей в определении и употреблении ключевых номинаций постмодерн / постмодернизм, которая преодолевается в нашей работе следующим образом: в настоящем исследовании анализируются лиигвопоэтические нормы русской литературы эпохи поспъмодерна если постмодерн понимается нами широко - как общее наименование современной культурной эпохи, то постмодернизм - как наименование чрезвычайно влиятельного, но «частного», идеологически и эстетически достаточно жестко очерченного культурного феномена эпохи постмодерна.
С распространенным и закрепленным в морфемной структуре терминов (модерн —> пост + модерн) представлением о хронологической последовательности модерна и постмодерна согласны не все исследователи вопроса. Так, с точки зрения Ж.-Ф. Лиотара, «вне всякого сомнения, постмодерн есть часть модерна. <...> Постмодерн есть не конец модерна, а модерн в зародыше, модерн в момент рождения, и это его постоянное состояние» [Лиотар 2004: 254]. Ю. Хабермас, называя модерн «незавершенным проектом», утверждает: «Варьируя содержание, термин modern всякий раз обозначает сознание эпохи, которая соотносит себя с эпохой ушедшей, рассматривает себя как результат перехода от старого к новому. <...> Я не считаю модерн несостоявшимся проектом, от которого пора отказаться; наоборот, нам следует извлечь уроки из экстравагантных попыток отрицания модерна» [Хабермас 2004: 238-239, 227]. Приведенные предельно широкие толкования модерна, на наш взгляд, не столько отрицают смену культурных эпох, сколько усиливают аргументацию тезиса об их диффузности и, соответственно, условности границ между ними.
Осмыслению феномена постмодернизма посвящена обширная философская, культурологическая, филологическая литература, совокупными усилиями специалистов разных областей гуманитарного знания выстроено грандиозное здание

На терпеливых, узких окраинах России, опоясав всю ее, замкнув в неразрывное кольцо, всегда стоит ранняя весна. Там только что стаял последний снег и черная земля еще не очнулась. По ней, неостановимый, всегда идет монашек. Руки-ноги сбиты в кровь. Зубы стерты до десен. Идет, терпеливый, всю Россию обходит неостановимо. Идет себе, дует на сизое перышко, забавляется, а оно, льстивое, льнет к губам, а он дует, чтоб летало у лица, кружилось у глаз, а оно, льстивое, просится, липнет, а он возьмет, опять подует, и оно, легкое, послушно взлетает, кружится, не может на землю лечь никак! Он ему не дает никогда, никогда
Но и сам - неостановимо, без передышки (270).
В этом финальном фрагменте действительно сходится всё1: страна вечного кануна / чаяния благих перемен (в неразрывном кольце «завершенности... и непрерывности»2 [Сл. Тресиддера: 157]), Бог (охранительная и спасительная для России истовая вера терпеливого монашка) и бессмертная любящая душа, то льнущая сизым перышком Финиста к человеку, то взмывающая ввысь3.
В романе «Немец» повествовательная фрагментарность сочетается со «сквозной контрастностью» (Д. Лодж) перехода от череды малораспространенных, часто неполных простых предложений, парцеллированных конструкций к индивидуально-авторским блочным образованиям, оформленным (посредством пунктуационных девиаций) как некий монолит4, а от крупных блочных фрагментов - опять к подчеркнуто дискретным и компактным синтаксическим единицам:
Потом букет засох, и я часто на него поглядывала. Я все понимала. Я хотела выбросить. Я даже думала об этом. Я думала об этом часто. Почти все время. Думала чрезмерно. Но как-то так отвлекалась все время. Как подумаю: надевать сапоги, шубу, идти по грязному снегу на помойку, мимо лавочки, на которой тихие
1 К идейно-композиционной организации романа Садур применима «формула порядка», установленного, по мнению Ж. Женетта, в поэтике барокко, имеющей много точек соприкосновения с поэтикой литературы эпохи постмодерна: «Разделить, чтобы соединить» [Женетт 1998: 79].
2 В контексте романа традиционные символические значения кольца вступают между собой то в согласные, то в противоречивые отношения: завершенность, трактуемая в этом случае как зрелость, окончательная сформированность национальных мировидения, характера и образа жизни равно допускает как способность, так и неспособность к непрерывному - движению, развитию, обновлению.
3 В культурной традиции «птичье перо означает истину, которая должна подняться... бегство в другие области мира, душу» [Энцикл. Купера: 262].
4 Функция таких фрагментов — передача текучести / тягучести мысли, вязкости ассоциаций цепенеющей в ожидании героини.