Лексика, обозначающая категориальные признаки пищи, в русской языковой традиции: этнолингвистический аспект

• Автор: Пьянкова, Ксения Викторовна
• Шифр специальности: 10.02.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2008
• Место защиты: Екатеринбург
• Количество страниц: 251 с.

Оглавление
Введение

1. Семантико-мотивационная группа как объект этнолингвистического

исследования

2. Гнезда *Ау.5'-//*Атах-, *.уг?/-//*уоЛ'/-, *£/>-, *Шк-, *эа((1)1-, *уо1§

«пищевая» семантика

2.1. Гнезда *5-//* Атах-. Особенности реализации семантики «кислая пища»

2.2. Гнезда *$о1-//*5о1с!-. Особенности реализации семантики «соленая пища»,

«сладкая пища»

2.3. Гнезда *£/>-, *та(г)$1-, *Шк-, *за(й)1-, Особенности реализации

семантики «жирная пища»

3. Ссмантико-мотнвационные связи «пищевой» лексики с другими
семантическими полями
3.1. Человек
8 Физическая характеристика
Тело
Больной - здоровый
Молодой - старый
Мужской - женский
Физиологические процессы
Зрение
§ Внешний вид
§ Эмоции
§ Интеллект
3.2. Социум. Культура
§ Родственные отношения
§ Социальные отношения
§ Этика
§ Свадебный обряд
§ Игры
3.3. Природа
§ Растения
§ Гео- и гидрообъекты
§ Метеорология
3.4. Бытие
§ Движение
§ Время
§ Количество
§ Общая рациональная оценка
Выводы
4. Семантическое своеобразие лексики, называющей категориальные
свойства пищи: итоговая характеристика
Семантико-мотивационная группа «Кислая пища»
Семантико-мотивационная группа «Жирная пища»
Семантико-мотивациоиные группы «Соленая пища», «Сладкая пища»
Заключение
Литература
Приложение

Введение
Объект н предмет исследования. Объектом настоящего исследования являются общенародные и диалектные единицы русского языка, называющие кислую, соленую, сладкую и жирную пищу, а также слова, объединенные с ними семантико-мотивационными связями. Вследствие жизненной и культурной значимости пищи соответствующая лексика широко представлена в русском общенародном языке и диалектах, ср. литер, квас, кисель, сладости, сладкое, масло, сало, диал. севернорус. кйслииа ‘закваска’, окйслина ‘сусло’, сладкий суп ‘компот из ягод или сухофруктов’, солонйк ‘пирог с солью’1 и т. п.
Выбранный участок вербального пространства, безусловно, обладает богатым потенциалом как источник информации о традиционной культуре этноса. Недаром этнографическое описание какого-либо региона - как его древней, так и современной культуры, - включает характеристику гастрономических пристрастий его жителей к пище определенного состава (животной, растительной, постной, скоромной и т. п.), способа приготовления (вареной, жареной, печеной и т. п.) и вкуса (кислой, соленой, острой и т. п.). Если рацион определенных этнических и социальных групп всегда разнится и может меняться во времени, то свойства пищи являются универсальными и константными характеристиками, описывающими как традиционную, так и нетрадиционную кухню.
Из всей обширной и разнообразной группы свойств пищи (сырой - вареный, холодный -горячий, вкусный - невкусный и др.) нами были выбраны признаки «кислый», «соленый», «сладкий», «жирный». Данные характеристики являются, базовыми для описания не только отдельных блюд, но и вкусовых предпочтений этноса в целом. Признаки «кислый», «сладкий», «соленый», «жирный», несомненно, можно назвать категориальными, поскольку именно они делят весь рацион на группы, каждую из которых могут составлять совершенно разные блюда (ср. съесть что-нибудь кисленькое, соленое, сладкое, что-нибудь пожирнее). Мы не включаем в данный ряд «горький» и «острый», потому что они являются «отрицательными» вкусами и не характерны для русской традиционной кухни.
Конечной целью исследования является этнолингвистическая интерпретация русской лексики, обозначающей кислую, соленую, сладкую и жирную пищу, и ее семантикомотивационных связей в лексической системе.
Этнолингвистический характер работы сосредотачивает исследовательский взгляд на элементах народной языковой и культурной традиции как формах сохранения и трансляции архаических представлений о мире. Данное направление современной славистики связано с именами Т. А. Агапкиной, Н. П. Антропова, Е. Бартминьского, О. В. Беловой, Е. Л. Березович, Т. И. Вендиной, А. В. Гуры, Л. П. Дроновой, А. Ф. Журавлева, Г. И. Кабаковой, В. И. Коваля, Д. Младеновой, А. А. Плотниковой, И. А. Седаковой, Н. И. Толстого, С. М. Толстой, А. В. Юдина и мн. др. Предлагаемое диссертационное сочинение вписывается в рамки «узкой» этнолингвистики: по определению Н. И. Толстого, это «раздел языкознания или - шире - направление в языкознании, ориентирующее исследователя на рассмотрение соотношения и связи языка и духовной культуры, языка и народного менталитета, языка и народного творчества, их взаимозависимости и разных видов их корреспонденции» [Толстой 1995, 27]. «Узкое»
’ Полный корпус материала представлен в главе 2 «Гнезда *к)ч-/1*ках~, *£//-, *та(:)з1‘, *шк~, *$а((1)1-, *о!д- “нишевая” семан-
тика» и 3 «Семантико-чотпвашюнные связи “пищевой” лексики с другими лексико-семантическими полями», в остальных разделах работы паспортизация дается только в том случае, если лексема не приводится упомянутых главах

этнолингвистическое исследование выходит в смысловое пространство культуры через факты системы языка, руководствуясь тем, что «слова являются кристаллами, которые преломляют в себе образ мира и соединяют его отдельные аспекты; слова связываются сетью отношений с другими словами, с предметами, с человеком, с фактами его собственной истории и истории всех носителей языка» [Бартминьский 2005, 25], а «картина мира находит отражение уже в самом факте именования того или иного объекта действительности отдельным языковым знаком» [Толстая 20026, 118].
Одна из основных проблем, стоящих перед «узкой» этнолингвистикой, - построение процедур анализа языкового материала как источника информации о традиционной духовной культуре. В передаче знаний о мире через язык могут участвовать «внутренняя форма; деривационные связи; концептуальное ядро значения; коннотация, типовая (узуальная сочетаемость; парадигматические связи (синонимия, антонимия и т. п.); “свободная” текстовая сочетаемость; ассоциативные связи» [Березович 2000, 34]. Настоящее диссертационное исследование опирается, прежде всего, на методологические принципы, сформулированные Московской этнолингвистической школой и дополненные «наработками» уральских этнолингвисгов. Главным источником этнокультурной информации в исследованиях Е. Л. Березович, Ю. А. Кривощаповой, Т. В. Леонтьевой, И. В. Родионовой, М. Э. Рут, С. М. Толстой, Е. И. Якушкиной и др. признаются внутренняя форма слова и его мотивационные связи. Семантические связи, существующие в языке, сами по себе характеризуют «структуру ментального мира, то как человек (язык) категоризирует мир» [Толстая 20026, 119], а «заложенный в названии признак предмета отражает наиболее устоявшееся в сознании носителя языка представление об объекте... при этом факт наличия номинативной единицы в узусе ограждает от использования для получения этнокультурной информации разовых, индивидуально окрашенных словоупотреблений» [Березович, Рут 2000, 34]. Собственно поэтому предметом данного исследования стали семантические особенности и мотивационные связи лексики с «пищевой» семантикой как источник этнокультурной информации.
Приведем основные методологические установки этнолингвистики, которые определили характер настоящего исследования.
Этнолингвистика обращает пристальное внимание на «диалектный» характер функционирования культурного или языкового знака. Ареальное исследование, как подчеркивал Н. И. Толстой, может заключаться в «анализе характера территориальных вариантов, их состава и структуры, выявление стабильных показателей и признаков, показателей, варьирующихся или просто отсутствующих в некоторых зонах» [Толстой 1993, 49]. Подобный анализ позволяет раскрыть генезис объектов (реконструировать праформу) и представить ареальную характеристику самой территории во всей совокупности явлений и фактов народной культуры [Там же]. Данный принцип этнолингвистики определяет необходимость рассмотрения фактов русского языка на фоне других славянских языков, т. е. обнаружения смысловых сближений и расхождений славянских традиций, определения границ функционирования того или иного знака (например, в русском языке отсутствует устойчивое и широко распространенное обозначение растительного масла (ср. польск. о/е/), что, конечно же, сказывается на «проработанности» этого образа в языковой картине мира). Кроме того, учет славянского «фона» придает исследованию

намоченная тряпка, платок для увлажнения косы’ [РСА 9, 400], болг. квася ‘мочить, смачивать; заквашивать (молоко)’, болг. диал. квасе ‘мочить’ [ЭССЯ 13, 152], а также польск. диал. кыш і с ‘о сырой, дождливой погоде’ [КБСіР: вогсе; Ргусітап п.Чат.], ківіс ‘идти (о мелком дожде)’ [КБОР: БйгуЬш'са Іаглор. |.
В целом, если рассматривать материал русского литературного языка, то, несомненно, для семантики корня *кув- (кислый, киснуть) важна перцептивная составляющая (‘имеющий кислый вкус’), для корня */а’ав- (кваситься) - процессуальная (‘подвергаться процессу брожения’), для *куї- также процессуальная, но иного рода - ‘шевелиться, копошиться’. Обрисованная ситуация распределения значений между корнями актуальна, прежде всего для синхронного уровня русского литературного языка. В древнерусском языке «раскладка» значений была похожей. Однако отличие состояло в большей актуальности семы ‘влажный, мокрый’, которая в современном русском уходит на третий план. Ср. набор др.-рус. значений квасити ‘окислять, заквашивать’, ‘мочить’ [Срезневский 1/2/2, 1202], квас ‘особый кислый напиток1, ‘особый кислый напиток’, ‘кислота, кислое’ [Там же, 1202-1203], квасъныи ‘квашеный’ (ХлЪбы квасны) [Там же, 1202-1203], кыселины ‘кислые плоды’ [Там же, 1419], кыснЯти ‘быть под дождем’ [Там же, 1420].
«Перекрестность» семантики корней *кл>ав-, *кув-, *ку$- видна на общеславянском фоне. Например, согласно сведениям «Общеславянского лингвистического атласа», семантика ‘кислый, квашеный (о капусте)’ в русском языке выражается прил. квашеный (на западных территориях - кислый), в укр. - квашений, блр. кваишны и кісльї, польск. км>авпу, чеш. кувапё сеіі, словац. кузіу, кмавепу, словен. ківап, хорв. кіхєо, серб, кисео, макед. кисеи, болг. кисел(о) [ОЛА 2007, карта I. 1150].
Также «неоднозначно» распределение семантики между продолжениями кис-, киш- и квас- в русских говорах: отсутствует строгая закрепленность признаковости и процессуально-сти за каким-либо из корней, ср. квасной ‘кислый’ [НОС 4, 36], квас, квасок ‘кислота, кисловатость’ (яблоко с кваском ‘кисловатое’) [Даль II, 102]; кисліша ‘квашеная капуста’, ‘квашение’ [СРГК 2, 351], волог, кйслина ‘квашеные зеленые листья капусты’ (Кислину делали из зелёных листьев, заквашивали с мукой) [КСГРС], кйшеный ‘кислый (о молоке и т. п.)’ [СРГК 2, 355], киша ‘закваска, частица кислого теста’ [Даль 2, 111].
Здесь несколько слов хочется сказать о рус. литер, простокваша и его диалектных фонетических и словообразовательных вариантах. Вторая часть сущ. простокваша встречается в вариантах квас- и киш- (вариант каш- в моек., калуж. проствокаиш [СРНГ 32,239], возможно, является результатом метатезы): удм. (рус.), семипалат., том. построкйша [СРНГ 30,240], арх., том., иркут., новг., перм. простокваш (простоквашечка, простокшиечка, простокшика). карел, (рус.) простокйшный ‘такой, как простокваша’ [СРНГ 32, 248; 249]. Подобная вариативность объясняется тем, что корни *к>ав-Н*кув-Н*куъ- восходят к одному этимону со значением ‘кислый’. Однако на современном этапе в значениях продолжений корня *ку$- явно сосуществуют семы ‘киснуть’ и ‘кишеть’ (см. выше), поэтомумы не можем уверенно отвергать наличие семы движения, кишения в номинациях построкшиа, пестрокиша, простокйшный и т. п. (тем более, когда есть пара киша ‘закваска’ и киш кишеть ‘кишеть’). Ср., например, реализацию идеи движения в ворон, ерзалка ‘простокваша’ [СРНГ 9, 24].
О существовании морфо-семантического поля лексем с корнями киш- и кеж- пишет Е. Л. Березович, этимологизируя рус. диал. кижи ‘черви в рыбе’: «...вероятно продуцирова-