Повседневность и мифология : Исследования по семиотике фольклорной действительности

• Автор: Богданов, Константин Анатольевич
• Шифр специальности: 10.01.09
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2002
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 344 с.

СОДЕРЖАНИЕ
ПРЕДИСЛОВИЕ

ФОЛЬКЛОРНАЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ:

ПЕРСПЕКТИВЫ ИЗУЧЕНИЯ

1. Наука о фольклоре и понятие традиции

2. Язык и метод

3. Прецедентные тексты и социальные роли

4. Инновации и маргиналии современной фольклористики

ИГРА В ЖМУРКИ:

СЮЖЕТ, КОНТЕКСТ, МЕТАФОРА

ЧИХАНЬЕ:
ЯВЛЕНИЕ, СУЕВЕРИЕ, ЭТИКЕТ
КАННИБАЛИЗМ И КУЛЬТУРА:
ПРЕВРАТНОСТИ ОДНОГО ТАБУ
«ПРАВО КУРИТЬ»:
К СОЦИАЛЬНОЙ ИСТОРИИ КУРЕНИЯ В XX ВЕКЕ
СОВЕТСКАЯ ОЧЕРЕДЬ:
СОЦИОЛОГИЯ И ФОЛЬКЛОР
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

ПРЕДИСЛОВИЕ
Большинство фольклорных жанров, которые мы еще привычно связываем с народным творчеством, постепенно уходят из жизни не только современного горожанина, но и деревенского жителя. Изучение таких жанров — будь то былина, сказка или историческая песня — сегодня в значительной степени напоминает работу археолога или палеоантрополога, прибегающих к ретроспективным методам анализа и гипотетическим объяснительным моделям. Но что это значит? Можно ли сказать, что, лишившись традиционной фольклорной культуры, наш современник бесповоротно расстался с тем, что некогда придавало смысл самой этой культуре? Что может называться фольклором сегодня? Каковы дискурсивные составляющие «информационного пространства» повседневности? Насколько инновативны наши речевые и поведенческие предпочтения, бытовые практики и идеологические теории?
Резонно спросить, почему эти вопросы ставятся как фольклористические, ведь изучение традиций и инноваций не сводится к фольклористике, но составляет задачу различных гуманитарных дисциплин — литературоведения и этнографии, психологии и социологии и т. д. Ответ здесь один — именно поэтому. Коль скоро нас интересуют традиции, имеющие отношение не только к литературе, но также к этнографии, не только к психологии, но также к социологии и т. д., нам не избежать обращения к тому, что пока еще называется фольклористикой. Вопрос в том, что это нам дает.
Не отказываясь от принципиального (хотя и не лишенного известной метафизики) убеждения старой фольклористики в том, что представление о духовной культуре невозможно вне коллективизирующих и обезличенных форм творчества, естественно думать, что такие формы существуют и сегодня. Помимо авторских, харизматически индивидуализированных объектов материальной и вербальной культуры, социальная повседневность демонстрирует актуальность в культурном обиходе современника вещей и явлений, идеологическое функционирование которых в большей или меньшей степени безразлично к их «авторскому» происхождению. Это ценности не индивидуализирующего, но коллективизирующего свойства: они принадлежат всем и вместе с тем — никому в отдельности. Фольклорный «спрос» на коллективизирующие ценности культуры

не означает, конечно, их коллективного же «предложения», но означает, что первое здесь важнее второго: общее важнее частного, закономерное — случайного.
Изучая коллективные формы культуры, фольклористика постоянно и слишком очевидно рискует репрезентативностью своих обобщений. Что считать коллективными формами культуры, а что нет? Наследуя сложившиеся представления о привычном «метатексте» фольклорной действительности (ограниченной привычными жанрами, сюжетами, вербальными и акциональными формулами), современная фольклористика не может вместе с тем не считаться с экспликацией фольклорного наследия в, казалось бы, «нефольклорных» текстах культуры и повседневности. Традиционное определение фольклористики как науки, изучающей устное народное творчество, необходимо корректируется в этом случае соотнесением различных аспектов «коллективизирующей» наррации и форм коммуникации, «массовых» стереотипов социального дискурса. Не удивительно, что взгляд на фольклорный текст как на текст, существующий в режиме его гетерогенной рецепции (и зависящий в этом смысле также от исследовательского к нему отношения), постепенно приходит на смену абсолютизации фольклорного объекта в нем самом. Изучение же самого фольклора все чаще претендует служить также изучению нормативно формализующих механизмов жизни и культуры, практик повседневного поведения человека.
В большей степени, чем в других гуманитарных науках (за исключением, может быть, социологии) необходимость «панорамного» обзора культурных явлений наталкивается в фольклористике на методические возможности достаточного описания. В отечественной фольклористике, изначально более связанной с литературоведением, чем с этнографией, фундированность соответствующих описаний мыслилась, как правило, вполне экстенсивно — вопрос решался количеством текстов и их (ин)вариантной конфигуративностью. О пользе таких работ спорить не приходится, но как и в любой другой гуманитарной науке количественное, «суммарное» наращение анализируемого материала — это хотя и необходимое, но в какой-то мере иллюзорное правило. Нельзя объять необъятное. Однако дело не только в этом, айв том, что хотя фольклористика и изучает тексты, фиксируемый текст фольклора — это текст, который в принципе является фольклорным только до тех пор, пока он допускает в себе какие-то изменения, пока он не является текстом каноничным, окончательным, короче говоря,

постструктуралистских идей на Западе. Так, Терри Иглтон, не испытывающий большой симпатии к идеям Деррида, признает, что восприятие дерридианского проекта демонтажа бинарной оппозиции и трансцендентального означающего имело во Франции радикальное значение именно потому, что происходило в условиях институциональной ставки на метафизику и объяснительный универ-

сализм.
Интегративный подход к описанию фольклорной реальности представляется мне, с учетом вышесказанного, оправданным постольку, поскольку сама эта реальность непредставима вне реализующих ее идеологий повседневности. Если традиции, по выражению Хобсбаума и Рэнджера, «изобретаются», «выдумываются», то очевидно, что их понимание может быть, условно говоря, «аутентичным» только в контексте противо- и со-поставления как самих традиций, так и языков их описания.
3. Прецедентные тексты и социальные роли
Работы Т. Куна, И. Лакатоса, П. Фейерабенда показывают, что история науки и, соответственно, история «предъявляемой» наукой реальности — это не история преемственности, а история конкуренции. То же можно сказать о реальности, конструируемой с помощью литературного дискурса: это реальность различных репрезентаций и дидактически конфликтующих повествований.81 Стандарты рациональности меняются в порядке умножения альтернативных и соревнующихся друг с другом гипотез. Неверно думать, что процесс развития естественнонаучных представлений о мире принципиально отличается от развития гуманитарных дисциплин: и в том и в другом случае теоретик имеет дело с фактами, которые описываются в различных системах аналитической экспликации, языкового и идеологического опыта так, что одни и тс же наблюдения оказываются адекватными не только разным, но и часто несовместимым между
фолклор. 1993. Кн. 4. С. 3—14.
79 Eagleton Т. The function of criticism. London, 1984. P. 98.
80 The Invention of Tradition. / Ed. E. J. llobsbawm, T. Ranger. Cambridge, 1983; см. также: Dumont L. On Values, Modem and Non-Modem // Essays on Individualism. Modem Ideology in Anthropological Perspective. / Ed. L. Dumont. Chicago; London, 1986.
81 Leitch V. American literary criticism from the thirties to the eighties. N.Y., 1988. P. 404.