Риторика власти и поэтика любви в романах-антиутопиях первой половины XX века : Дж. Оруэлл, О. Хаксли, Е. Замятин

• Автор: Борисенко, Юлия Александровна
• Шифр специальности: 10.01.03
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2004
• Место защиты: Ижевск
• Количество страниц: 190 с. : ил.

с ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I. ЖАНР АНТИУТОПИИ В ОСМЫСЛЕНИИ ЗАРУБЕЖНОЙ И ОТЕЧЕСТВЕННОЙ КРИТИКИ

ГЛАВА II. ДИАЛЕКТИКА ВЛАСТИ И ЛЮБВИ В ЗАПАДНОЕВРОПЕЙСКОЙ КУЛЬТУРНОЙ ПАРАДИГМЕ

2.1. Становление антропоцентризма в западной литературе и философии

2.2. Идейные предпосылки формирования жанра антиутопии

ГЛАВА III. КОНЦЕПТЫ ВЛАСТИ И ЛЮБВИ В АНТИУТОПИЧЕСКИХ ТЕКСТАХ

ГЛАВА IV. ЯЗЫК ВЛАСТИ И ВЛАСТЬ ЯЗЫКА В АНТИУТОПИИ

t 4.1. Язык как детерминирующий фактор в развитии культуры

4.2. Особенности языка власти в антиутопии

4.3. Специфика антиутопического мира: проблема воплощения

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
Антиутопия как специфический литературно-философский жанр формируется и достигает своего расцвета в первой половине XX в., в период бурных социально-политических и культурных событий, двух мировых войн и революций, интенсивного развития науки и создания тоталитарных режимов. Все данные явления нашли свое отражение в литературном жанре антиутопии. Это не случайно, поскольку именно в антиутопии выстраивается особый идейно-художественный универсум, в котором возможное выступает как сущее, идея становится реальностью, мечта превращается в действительность. Именно в это время в разных странах, почти одновременно, появляется множество произведений антиутопической направленности: романы Е. Замятина, О. Хаксли, Дж. Оруэлла, А. Платонова, Г. Уэллса, Р. Брэдбери, А. Кестлера1 и др.). Эти произведения быстро обретают широкую популярность у читателей и провоцируют бурную литературно-критическую полемику, в центре которой оказывается целый комплекс идеологических, социальноэтических и эстетических проблем.
Представители этого жанра, вынося на суд читателя разнообразные варианты дальнейшего развития человеческой цивилизации, исходят из настроений разочарования в утопических идеалах прошлого и неуверенности в завтрашнем дне. Эти социальные мотивы генерируют появление пессимистических и трагических романов-предупреждений, обладающих особыми идейно-эстетическими и художественно-выразительными характеристиками.
Очевидно, что отдельные мотивы, темы, приемы, присущие жанру антиутопии, можно встретить и в мировой литературе предшествующих эпох. Это вполне закономерно, так как формирование национальных литератур и их жанровой системы происходит в контексте развития мировой литературы в
1 Замятин Е.И. Мы (1920); Платонов А.П. Котлован (1930); Уэллс Г. Самовластье мистера Парэма (1930); Хаксли О. О дивный новый мир (1932); Кестлер А. Слепящая тьма (1940); Оруэлл Дж. 1984 (1949); Брэдбери Р. 451 по Фаренгейту (1953) и др.

целом, через преемственность литературных и межкультурных связей2. Вместе с тем, антиутопия как жанр литературы обнаруживает целый ряд особенностей, отличающих ее от других повествовательных жанров и придающих ей неповторимое художественное своеобразие.
Актуальность современного обращения к произведениям антиутопической направленности обусловлена тем, что в отечественном литературоведении антиутопия до сих пор не стала объектом последовательного глубокого и систематического литературоведческого анализа. В силу ряда объективных причин она была фактически выведена из культурной парадигмы нашей страны более чем на полвека. Произведения авторов антиутопий стали доступны русскоязычному читателю лишь в 90-е гг. XX в. Эта «внезапность» появления романов-антиутопий на общественной сцене в сочетании со спецификой их идейного содержания обусловили тот факт, что эти произведения были главным образом позиционированы в пределах дискурса политико-идеологической критики, которая не уделяла достаточно внимания художественным аспектам романов, сосредоточившись в основном на анализе их идейно-политического содержания. За исключением немногих действительно серьезных и концептуальных работ3, основная масса критической литературы об антиутопиях сводится к рецензиям и журнальным статьям общего характера, имеющим ярко выраженную идеологическую аксиологию. Восторженно-хвалебные эссе начала 1990-х гг. лишь спустя десятилетие сменились гораздо более сдержанными аналитическими исследованиями. Сосредоточивая свое внимание на политической проблематике антиутопии, литературоведы и критики зачастую оставляют без
2 Так, многие исследователи практически единодушны, называя в качестве литературных источников жанра антиутопии "Путешествия Гулливера" (1726) Дж. Свифта, произведения Г. Уэллса, С. Батлера, Дж. Лондона. Ф. М. Достоевского, Г. К. Честертона и т.д. См., напр.: Кагарлицкий Ю. И. Что такое фантастика?. 1974; Чаликова В. А. Утопия и утопическое мышление, 1991; Richards D. Four Utopias, 1961; Krishnan В. Aspects of Structure, Technique and Quest in Aldous Huxley’s Major Novels, 1977; Feras C. S. Aldous Huxley: Novelist, 1980 и др.
3 Мосина В.Г. Три главные книги Джорджа Оруэлла. М., 1999; Рабинович B.C. Олдос Хаксли: эволюция творчества. Екатеринбург, 2001; Чаликова В.А. Крик еретика; Антиутопия Е. Замятина «Мы» // Вопросы философии. 1991. № 1. С. 16-27; Ее же. Утопия и культура: Эссе разных лет. М., 1992.

ограничителями его сущности, а с собственной интенцией к самореализации
* этом столкновении человек остается жертвой собственного свободолюбия -Медея губит себя и детей, ее свобода - это несчастье и горе для других, для тех, кто еще не готов сопротивляться обстоятельствам социума и культуры. Антропоцентризм античности во многом ограничен еще мифологическим пониманием человека как части природы, пусть и существенной, но все же не способной еще отстоять свою самость перед лицом более могущественных сил - богов, рока, судьбы и др. Свобода личности - это еще неведомое понятие для античной (как, впрочем, и средневековой) культуры, оно должно было проявиться на более развитом этапе отношений человека и мира.
Говоря о соотношении любви и власти, невозможно обойти вниманием фигуру Платона (427-347 гг. до н. э.), который создает целое учение об Эросе. В своем философском диалоге «Пир» Платон устами Сократа обосновывает природу Эроса. По мнению Платона, Эрос выступает как великий демон,
* сверхъестественное существо, служащее посредником между богами и
людьми. Поэтому он нейтрален: он не добр и не зол, не прекрасен и не безобразен. Он находится посередине между этими крайностями. Кроме того, как считает выдающийся исследователь античной философии А. Ф. Лосев, платоновский Эрос является «срединой» между категориями разума и чувственности. Именно в трансцендентально-диалектическом синтезе рассудка и чувственности, который к тому же «должен быть осуществлен телеснофизически», т. е. посредством любовного влечения, заключается сущность платоновского учения об Эросе. Иными словами, способность к познанию
определяется не способностью мыслить или оперировать теми или иными
органами чувств, но способностью индивида испытывать любовь96.
Помимо прочего, как указывает А. Ф. Лосев, в диалоге «Пир» Платон * исследует иерархию ценностей эротически-эстетического сознания, т. е. формы
и степени «эротического восхождения»97, ведь Эрос определяется Платоном
96 Лосев А. Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. М., 1969. С. 187-194.
97 Там же, с. 188.