Литературные сказки Оскара Уайльда и сказочно-мифологическая поэтика романа "Портрет Дориана Грея"

• Автор: Куприянова, Екатерина Сергеевна
• Шифр специальности: 10.01.03
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2007
• Место защиты: Великий Новгород
• Количество страниц: 431 с.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Сборник сказок О. Уайльда «Счастливый Принц и другие истории»: формирование сказочной поэтики и ее специфика

Глава 1. «Счастливый Принц»: проблема Красоты и «ожившая» статуя

Глава 2. «Соловей и Роза»: жизнетворчество Искусства

Глава 3. «Великан-эгоист»: фольклорно-мифологические коды в сказочной

поэтике

Глава 4. «Преданный Друг»: проблемы наррации и критическая рефлексия

Глава 5. «Замечательная Ракета»: вариативность диалогизма и категория беседы

ЧАСТЬ ВТОРАЯ. «Гранатовый домик» О. Уайльда и проблема романизации литературной сказки с. ]

Глава 1. «Молодой Король»: романная «матрица» в поэтике литературной

сказки
Глава 2. «День рождения Инфанты»: «злая Красота» и проблема «естественного человека»
Глава 3. «Рыбак и его Душа»: сказочное мифотворчество; парадоксальность пространства; пространство текста
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. Сказочно-мифологическая поэтика романа О. Уайльда «Портрет Дориана Грея»
Глава 1. Сказочно-мифологические концепты и мотивы в эстетической мысли и художественном сознании О. Уайльда
Глава 2. Проблема сказочного преображения и концепт ‘портрета’ (‘художник’ и ‘портрет’)
Глава 3. Образ «злого волшебника» и проблема моделирования человека и
жизни
Глава 4. Мотив сказочной инициации и проблема самоидентификации личности (‘герой’ и ‘портрет’)
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
БИБЛИОГРАФИЯ
с. 405 с

Современная литературная сказка, по единодушному мнению ученых (Е. М. Мелетинский, М. Н. Липовецкий и др.), широко использует образность и сюжетику своих «предшественников» - мифа и фольклорной сказки, адаптируя «вечные» метафоры и символы, которые актуализируются при обсуждении проблем современного общества и человека. «Сохраняя привлекательные черты сказки и мифа - необычайность происходящего, победу Добра, волшебную силу героя и его “хороших” помощников, единство людей с “живым” миром природы, уважение к накопленному культурному и нравственному опыту, - замечает Е. Н. Ковтун, - литературные волшебные сказка и миф стремятся максимально приблизить фольклорные каноны к современным эстетическим нормам, усложнить традиционный сказочный и мифологический конфликт...»1 То же можно сказать и относительно поэтологической природы литературной сказки, демонстрирующей не только широчайший спектр сложившихся художественных приемов, но и заметное «переосмысление» традиционного жанрового канона.
Сказка привычно отождествляется с чарующим миром детства, наполненного ожиданием чуда, готовностью поверить в волшебство, радостным предчувствием непременной победы добра над злыми силами. Она возникла в те давние времена, когда реальное и нереальное было неотделимо в воспринимающем сознании человека, еще не умевшего логически связно объяснить сложные явления окружающей действительности. Генезис этого удивительного жанра восходит к самому началу постижения мира (детству человека и человечества) и обнаруживает тесную связь с мифом, который, по признанию известных филологов (М. И. Стеблин - Каменский, А. А. Потебня, Е. М. Мелетинский, Ф. X. Кессиди, П. Рикер 2 и др.), являлся особым способом
1 Ковтун Е. В. Поэтика необычайного: Художественные миры фантастики, волшебной сказки, утопии, притчи и мифа (На материале европейской литературы первой половины XX века). - М.: изд. Московского ун-та, 1999. - С. 174.
2 Стеблин-Каменский М. И. Миф. - Л.: Наука, 1976; Потебня А. А. Собрание трудов. Символ и миф в народной культуре. - М.: Лабиринт, 2000. - 479 с.; Потебня А. А. Теоретическая поэтика. - М.: Высшая школа, 1990. - 344 с.; Мелетинский Е. М. Герой волшебных
первоначального образного осознания реальности". Как и миф, сказка в самих своих истоках - жанр недетски серьезный. Миф не разграничивает фантазию и действительность, и такую неразделенность реального и воображаемого он передает по наследству сказке, в которой эта особенность становится жанрообразующим признаком. «Во всех видах сказок мы находим своеобразное сочетание реального и нереального, обычного и необычного, жизненно правдоподобного и совершенно неправдоподобного, невероятного. Именно как результат столкновения этих двух миров (реального и нереального), двух типов сюжетных ситуаций (вероятных и невероятных) и возникает то, что делает повествование сказкой»4. Окружающая обстановка и мотивы в сказках соединяются и варьируются так, чтобы создать чудо. Именно ощущение чудесного, по мнению Д. Зайпса, отличает волшебные истории от фольклорных (миф, легенда, басня, анекдот и др.) и более поздних литературных (нравоучительная история, новелла, сентиментальный рассказ и др.) жанров5.
Можно констатировать, что фантастика с первых мгновений художественного осознания мира органично включалась в повествовательную структуру как мифа, так и сказки. Изначально родственные художественные формы фольклорной сказки и мифа постепенно дифференцируются, но вместе с тем сохраняют семантическую, содержательную близость на протяжении
сказок. Происхождение образа. - М.: изд. Восточной литературы, 1958. - 263 (1) с.; Меле-тинский Е. М. От мифа к литературе. Учебное пособие по курсу «Теория мифа и историческая поэтика повествовательных жанров». — М.: РГГУ, 2000. - 170 с.; Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. - М.: РАН, 1995. - 408 с.; Кессиди Ф. X. От мифа к логосу. - М., 1972; Рикер П. Живая метафора. // Теория метафоры. - М.: Прогресс, 1990. - С. 435-455; Рикер П. Метафорический процесс как познание, воображение и ощущение. // Теория метафоры. - М.: Прогресс, 1990. - С. 416-434.
3 Е. М. Мелетинский пишет: «Не вызывает сомнения, что миф является основным источником сказки. В процессе формирования сказки происходит взаимодействие собственно мифических повествований с местными преданиями», которые сами «целиком пронизаны теми же мифологическими представлениями». И далее: «Архаический миф или мифологическая сказка могут рассматриваться как метаструктура по отношению к классической волшебной сказке» (Мелетинский Е. М. Введение в историческую поэтику эпоса и романа. - М.: Наука, 1986. - С. 49, 59)
4 Лазутин С. Г Поэтика русского фольклора. — М.: Высшая школа, 1989. — С. 26.
5 Zipes J. When dreams came true. — N Y, L : Routledge, 1999. P

ироническую инвективу в адрес современной критики, с нападками которой писателю приходилось сталкиваться неоднократно. К сожалению, слишком часто собственные произведения Уайльда оказывались непонятыми, обвинялись в неискренности, манерности, аморальности и т. д. Р. Эллман, рассказывая о премьере первой уайльдовской пьесы в Нью-Йорке в 1883 году, приводит примеры характерных критических высказываний, прозвучавших в адрес писателя со страниц популярных газет: «За исключением “Нью-Йорк сан”, объявившей “Веру” шедевром, и “Нью-Йорк миррор”, назвавшей пьесу “по-истине чудесной”, все прочие газеты поместили отрицательные рецензии. <...> Рецензент “Нью-Йорк тайме” посвятил целую колонку, выдержанную в напыщенном стиле, анализу и критике нигилизма, после чего перешел к разбору спектакля в манере, свидетельствующей, что остроты Уайльда не прошли мимо его ушей: “Мы не сомневаемся в искренности мистера Оскара Уайльда, хотя он предоставил нам убедительный повод для сомнений в его искренности” [выделено нами - Е. К.]»80.
Уайльд, прекрасно образованный и тонкий ценитель искусства, был весьма невысокого мнения об интеллектуальном уровне и возможностях большей части современных критиков. Представление об этом дает переписка писателя с периодическими изданиями, ряд характерных высказываний можно встретить и в теоретических трудах: «Арнольд где-то замечает, что на берегах Иллиса не нашлось места для Хиггинботема. На этих берегах <...> не собирались кретины от искусства, обучающие провинцию, как ей стать еще провинциальнее, а всякую серость натаскивающие в умении судить и рядить о живописи. На этих берегах не находилось прилежных болтунов, которые в наших тоскливых художественных журналах делятся мнениями о том, чего решительно не понимают» («Критик как художник», 3,126).
80 Эллман Р. Указ. соч. - С. 275-6. Добавим, что по горькой иронии судьбы слова Студента об эгоистичности всякого художника и отсутствии способности жертвовать собой будут опровергнуты самим Уайльдом, когда, не желая спасать себя ценой привлечения к судебному разбирательству Бози, он отправится на каторжные работы.