Природа трагического и художественный опыт современной белорусской прозы о Великой Отечественной войне

• Автор: Жибуль, Вячеслав Васильевич
• Шифр специальности: 10.01.02, 10.01.08
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 1984
• Место защиты: Минск
• Количество страниц: 186 c. : ил

ГЛАВА I. СУЩНОСТЬ ТРАГИЧЕСКОГО

Глава II. ТРАГЕДОЯ ВОСХОЖДЕНИЯ И ТРАГЕДИЯ

ПАДЕНИЯ

Глава III, ДВА ПОЛЮСА ТРАГИЧЕСКОГО

Глава IV. ТРАГИКОМИЧЕСКОЕ. КАТЕГОРИЯ ТРАГИЧЕСКОГО КАК СИСТЕМА

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

СПИСОК НАУЧНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

Тот магистральный путь, который избрало наше "военное" литературоведение, безусловно, и плодотворен и перспективен. Его направление определено тематическими указателями: творчество данного "военного" писателя в контексте национальной или всесоюзной литературы о войне, национальная литература о войне в контексте всесоюзной или европейской литератур и т.д. Всякое познание основано на сравнении, сопоставлении. И потому понятно: для того, чтобы объективно оценить вклад "военного" писателя или целого поколения писателей в решение главного вопроса современности, их творчество следует измерять в первую очередь творчеством "военных" же писателей. Исследования в этом направлении, которые ведутся с постоянно расширяющимся контекстом, убедительно свидетельствуют, что вклад советской литературы о войне в дело мира и спасения жизни на земле — весомый вклад.

Как в масштабе европейских литератур, так и в масштабе мировой литературы.

Но это, конечно, не единственное мерило ценности литературы о войне. Общеизвестно, что действенность и современность нашей "военной" литературы, ее международный авторитет во многом определяется трагедийным^ мастерством писателя, его стремлением показать войну как величайший социальный конфликт нашего времени, угрожающий столкнуть мир в бездну термоядерной катастрофы.
И потому является правомерной постановка следующих вопросов: каковы же связи современной литературы о войне с искусством траге1 В некоторых случаях термины "трагедийное", "трагедия" употребляются в данной работе в значении "трагическое в искусстве", "трагическое произведение".

дии? в какой мере ’’военный” писатель является трагиком? что он берет у классической трагедии, какие его художественные решения являются традиционными, а какие — новаторскими?
Актуальность же исследования литературы о войне как искусства трагедийного, необходимость анализа ее именно с позиций категории трагического легко объясняется усилением патетического звучания многих произведений последних лет. Самое количество таких произведений уже есть доказательство того, что перед нами не случай, а вполне закономерная, качественно новая черта современной литературы, становящаяся очевидной даже при простом сравнении нынешних произведений с произведениями минувших лет — с литературой 60-х, 50-х, 40-х годов.
Понимание того, что новая мировая война, случись она, принесет гибель всему человечеству, определяет и тональность повествования о событиях минувшей войны. Однако нельзя не заметить, что в последнее время появились произведения хоть и ’’мирные", но по трагедийности звучания не всегда уступающие "военным”. Например, "Белый пароход", "И дольше века длится день”
Ч.Айтматова, "Последний срок" и "Прощание с Матерой" В,Распутина, "Христос приземлился в Городнє" В.Короткевича, "Колесом дорога" /"Неруш"/ В.Козько и другие.
Это обстоятельство будет правомерно, думается, также объяснить глобальностью вопроса о войне и мире, его мощным гравитационным полем, за пределы которого трудно выйти даже тем писателям, которые не занимаются темой войны непосредственно. Трагизм основного вопроса времени, помноженный на притягательный художественный опыт литературы о войне, оказывает свое воздействие на эстетическое мышление всей нашей литературы. "Военный" поток литературы — один из самых мощных, и от его собственного состоя-

вишенной и сниженной/ является активность героев. От стоицизма, свойственного Эдипу /который, конечно же, не способен, подобно Прометею, бросить вызов богам, но который не способен и низко пасть в страданиях, который терпеливо несет свой крест, надрываясь под его тяжестью, но не теряя собственного достоинства/, почти ничего не остается. Но в обоих случаях эта активность выступает с противоположными знаками.
Изменой Ясона Медея ранена в самое сердце. Ей невыносимо больно. Смириться, терпеть? Нет! И она возвращает часть собственных страданий неверному мужу и погубленному отцу: чтобы не только ей, чтобы и ему было вот также невыносимо и больно. И хотя не каждый сниженно-трагический герой современной прозы о войне может сравняться с Медеей, их устремления, в конечном итоге, сводятся к одному: к избавлению от собственных страданий за чужой счет, к перекладыванию непосильной ноши на чужие плечи, к расплате с неумолимой и требующей жертв "судьбой" чужими страданиями. Так было у еврипидовой Медеи, так осталось и у быковского Рыбака /"Сотников"/. Это жертвы-преступники, человеческие отношения к которым менее однозначны и гораздо сложнее, чем отношения к собственно трагическим героям.
Значительно усложняются отношения и к возвышенно-трагическому герою: сожалеть ли, что Прометей погиб, радоваться ли, что он жил? Сотников — это герой или жертва? И поскольку тут органичное единство героического и трагического, то трактовка подобных образов только как трагических или только как героических ведет к упрощению проблематики литературы, а в конечном итоге — и к упрощенному пониманию реальных жизненных проблем.
Примеры из античной трагедии очень удобны для научного, беспристрастного анализа. Это примеры именно искусства трагедии;