Личность и масса в романах М. А. Булгакова

• Автор: Доронина, Татьяна Васильевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2002
• Место защиты: Орел
• Количество страниц: 153 с.

Содержание

Введение (3 - 10)

1 глава

Художественная концепция массы

1.1. Масса и человек массы в романе М.А. Булгакова «Белая гвардия» (В контексте традиций) (11-26)

1.2. Массовые сцены романов «Белая гвардия» и

«Мастер и Маргарита» как прием создания образа массы в соответствии с авторским видением (26 - 54)
2 глава

Игра как основа концепций личности и массы в романах М.А. Булгакова

2.1. Масса и массовая сцена в театральной прозе М.А. Булгакова («Жизнь господина де Мольера», «Записки покойника») (55 - 72)

2.2. Идея игрового сознания в булгаковской концепции

личности. (72-105)
3 глава
Художественная концепция личности
3.1. Личность и человек массы в романе М.А. Булгакова
«Мастер и Маргарита». (106 - 120)
3.2. Личность: проблема абсолюта, парадоксы взаимодействия.
(120 -140)
Заключение (140- 143)
Литература
(143 - 153)

Введение
Тема «личность и масса» может быть отнесена к числу традиционных, и основные ее параметры общеизвестны. Анализ и воспроизведение внутреннего мира личности требуют показа человеческого окружения, которое в одних случаях сводится к нескольким персонажам, в других - составляет большой человеческий массив. Специфика такого показа напрямую зависит от эпохи. Думается, в большей, чем когда-либо, степени это свойственно отечественной литературе XX века послеоктябрьского периода, поскольку в ней изображение массы зачастую подчинено прагматичной цели.
В частности A.C. Серафимович в этой связи указывал, что, создавая «Железный поток», «искал материал, который с наибольшей вероятностью характеризовал бы революционную силу крестьянской массы» (117, 13), подчинял его отбор «основной идее, основной линии, основной мысли - реорганизации сознания массы» (117, 22), или «перерождения под влиянием революции крестьянско-бедняцкой массы», и «отметал все, что ... не служило основной целью яркого освещения коллективных стремлений и общих переживаний массы» (117, 23).
Это обстоятельство, безусловно, характерно для целого потока литературы, развивающейся в рамках господствующей идеологии. Последнее, пожалуй, было особенно актуально, так как сакральное понятие «народ» в конце 20-х годов принимается советскими писателями более охотно, нежели синонимичные ему («масса», «толпа», «чернь», «люди»), а в 30-е утопическое представление об историческом процессе совпадает с официальной идеологией: стремительно пройденный этап отображения эволюции «массы-народ» завершается, и понятие «масса» исчезает.
Соответственно, в литературоведении советского периода тема «личность и масса» раскрывается преимущественно через обращение к произведениям, идейный пафос которых отвечал этой обобщенной схеме и которые потому оказались в разряде «официально провозглашенной литературы»,

были признаны «советской классикой» (A.C. Серафимович, Д.А. Фурманов,
В.В. Иванов, A.A. Фадеев и др.)
Отдавая должное содержательности и авторитетности обширных исследований В.В. Гуры («Роман и революция», 1973г.), В.П. Скобелева («Масса и личность в русской советской прозе 20-30-х годов. К проблеме народного характера», 1975г.), В.Д. Оскоцкого («Роман и история», 1980 г.), отметим, что названные литературоведы не ставили перед собой задач преодоления общественно-политического контекста времени и идеологии. Во внимание не принималась литература «диссонирующая», какой и принадлежит творчество М.А.Булгакова.
Несмотря на то, что .само булгаковедение уже имеет свою историю и тема и образ массы, а также идея личности обращали на себя пристальное внимание исследователей, они представали как достаточно локальные. В той или иной степени проблема «личность и масса» затрагивалась в связи с поиском параллелей в русской литературе XIX века (И.Ф. Бэлза, Е.А. Яблоков), темами «художник и власть» (В.И. Сахаров) и «драматург и театр» (А.М. Смелянский), в процессе создания научной (М.О. Чудакова) или беллетризо-ванной (В.Н. Есенков) биографии писателя, историко-литературных и текстологических комментариев (Г.А. Лесскис, Я.С. Лурье).
Порой превалировал социально-исторический аспект рассмотрения (Б.В. Соколов). Как следствие - обращение лишь к отдельным массовым сценам - наиболее ярким и развернутым (анализ сцены крестного хода и парада в «Белой гвардии», осуществленный Л.М. Яновской, В.В. Петелиным), причем без учета их внутренней связи, а также обособление концепции личности от вопросов, связанных с темой массы.
Указанные пробелы имеют объяснение. На разных этапах изучения творчества Булгакова присутствовала, прежде всего, идеологическая подоплека. В современной писателю негативной критике его упрекали в «боязни массы» и игнорировании самой темы (Л. Авербах, И. Нусинов, В. Блюм).

люровцев. За абзацем «на воздухе воспрянул духом, глотнул силы крестный ход...» следует:
«То не серая туча со змеиным брюхом разливается по городу, то не бурые, мутные реки текут по старым улицам - то сила Петлюры несметная на площадь старой Софии идет на парад» (2, 386).
Нельзя не увидеть в этом фрагменте текста откровенной стилизации под фольклорный эпос. Это не что иное, как продолжение театрализованного представления, дань театральной условности: масса «примеряет» состояние желаемое, но недостижимое, которое может быть достигнуто только через вымышленную, проигрываемую ситуацию. Так возникают образы «наро-душки» и «силы несметной», соответствующие восприятию массой войска Петлюры и самой себя. Это взгляд «изнутри», с позиций исполняемой роли.
Что касается выше упомянутых снижающих деталей, то ими представлен взгляд «извне». Благодаря ему появляются также «блестящий в сале низкий лоб и пухлые радостные щеки» полковника Болботуна, чинно восседающая на ящиках прислуга, крестьянские коняки, «похожие на беременных блох» (2, 387). Картина великолепия, мощи, торжества и неодолимой силы, перед которой не устояли белоофицерские формирования, оказывается нарушена, однако гулом толпы передается лишь впечатление ее добротности и потребность в зрелищах:
«- Слава! Слава! - кричали с тротуаров
Ото казалы, банды... Вот тебе и банды. Ура!..
Вот вам и банды... Меллиен войску
Где же Петлюра? Голубчики, где Петлюра? Дайте хоть одним глазком взглянуть...» (2, 388).
Последняя массовая сцена романа «Белая гвардия» построена на постоянных переходах между восприятием «изнутри» и «извне», между отождествлением и отстраненностью. Согласно первому, масса помещена в своеоб-