Ирония в романах М. А. Булгакова : "Театральный роман", "Жизнь господина де Мольера", "Мастер и Маргарита"

• Автор: Жукова, Светлана Анатольевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2003
• Место защиты: Волгоград
• Количество страниц: 252 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА I. Ирония как модус художественности

в «Театральном романе»

1. Иронический подтекст в романе

2. Ироническая игра (автор - читатель; композиция)

3. Иронический «зазор»: автор, повествователь, герой

ГЛАВА Н. Ирония в художественной структуре

«романизованной биографии» Мольера

1. Образ рассказчика и его функции в романе

2. Ирония как форма выражения авторской мысли

3. Иронический подтекст автобиографических аллюзий
4. Ирония, ее разновидности и функции в художественной
структуре «романизованной биографии» Мольера
ГЛАВА Ш. Ирония как основа художественной целостности
романа «Мастер и Маргарита»
1. Реализация иронической модальности
в формосодержательном единстве романа
2. Иронический модус как системообразующий фактор
в романе (герой трагической иронии, знаковые мотивы)
3. Роль авторской иронии в интерпретации библейских
образов романа
4. Ирония и способы ее выражения в романе
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ПРИМЕЧАНИЕ
ЛИТЕРАТУРА

ВВЕДЕНИЕ
Актуальность исследования. На рубеже и в начале XX века в эпоху социальных потрясений и «дегуманизации» человеческого общества ирония получает широкое распространение. Вполне понятна актуализация иронии в переломные моменты истории, когда она становится и позицией, позволяющей дистанцироваться от деструктивной действительности, и острым разящим оружием, и средством самозащиты, и инструментом постижения истины. Отражая острый конфликт человека с действительностью и определяя «дизъюнктивизм» /разобщение/ (В .И. Тюпа) сознания субъекта, ирония выступает как призма его мировосприятия, позиция мироотношения и скрытый вид смеха, проявляющийся также и «в жестоких ситуациях, которые исключают любого рода комизм внешних положений» (Зверев 2000, с. 22).
Заметное выдвижение на передний план в общественном сознании феномена иронии подтверждается повышенным интересом к этой проблеме современной литературоведческой науки1. Однако, невзирая на то, что и в современной эстетике предпринимаются попытки систематизировать накопленные со времен Платона знания в области иронии2, «теоретики литературы отмечают, что концепция иронии еще не сложилась, она находится в процессе разработки» (Болдина 1981, с. 4).
Обращение именно сегодня к иронии М.А. Булгакова, творчество которого уже несколько десятилетий приковывает к себе внимание литературоведов, также актуально, поскольку обусловлено собственной динамикой развития булгаковедения: публикацией дневников и писем, мемуарной литературы, выходом в свет неизданного наследия, т.е. возникновением того широкого контекста, отсутствие которого делало изучение феномена иронии весьма затруднительным и малообоснованным3. Этому же способствует появление в

последнее время работ обобщающего характера, посвященных исследованию структуры художественного мира писателя и рассмотрение его поэтики как эстетического явления (Е. Яблоков, В. Немцев4 и др.). Тем не менее, построение целостной картины, на наш взгляд, остается все же неполным без выяснения значения иронии в мировосприятии М.А. Булгакова и его художественном мышлении5. Однако в булгаковедении ирония остается малоизученным феноменом, а системных исследований этой проблемы нет. Литературоведы обращаются к достаточно важным областям поэтики М.А. Булгакова: аллюзии, иносказанию, тайнописи, поэтике скрытых мотивов, комическому, сатире, гротеску и т.д.6, в основном, не касаясь проблемы иронии.
Актуальность ее исследования отмечена С.В. Никольским. Указывая на то, что «М.А. Булгаков... склонен к эластичному ассоциативному письму», он отмечает пробел в этой области булгаковедения: «интересной темой исследования могло бы быть своеобразие иронии...» (Никольский 1992, с. 62). И хотя в последнее время делается «попытка восстановить утраченное звено в исследовании традиции булгаковского “комического”» (Ленкина 2001, с. 19), ирония М.А. Булгакова - явление, на наш взгляд, гораздо более масштабное и как феномен иного уровня7 требует специального изучения.
Степень изученности проблемы. Большинство исследователей, в той или иной степени отмечающих иронию в произведениях писателя, но занимающихся иными проблемами, говорят о ней как о само собой разумеющемся факте, как бы подтверждая то, что «ироничность М.А. Булгакова не вызывает сомнения» (Пенкина 2001, с. 21). Впервые на философскую иронию автора «Мастера и Маргариты» и ее доминирующий характер в романе указал А.77. Казарки/?. В булгаковедении эта работа, пожалуй, до сих пор остается единственной и наиболее существенной по данной проблеме. Несмотря на то, что ученый рассматривает «теоретические и историко-литературные вопросы интерпретации и оценки литературных произведений» в аспекте культурологии, его идеи относительно философской
В судьбе автобиографического героя повести «Тайному другу» равно участвуют £ог и Дьявол. Описывая «мир» «в тонах романтической иронии.» (Смелянский 1990, с. 674), М. Булгаков широко пользуется ее образной двойственностью. Автор подчеркивает насмешливую мистику обстоятельств, персонифицированных в облике ухмыляющегося дьявола. И если «вездесущий Бог», по мысли героя, спасает его «от греха» самоубийства сложным устройством автоматического пистолета (4, 563), то в эту же отчаянную минуту, как только он подумал, что «никто не придет на помощь.», к нему является Дьявол-Рудольф и предлагает свои услуги (4, 563-564). В сцене самоубийства функции Бога и Дьявола в сознании героя смешаны: оба оказываются спасителями и даже действуют параллельно.
Лежа на полу и «уткнувшись лицом в стекло керосинки», наблюдая «ад» ее пламени, герой размышляет «о своей ужасной жизни». Под увертюру из «Фауста» в его голове возникают ассоциации: «к отчаянному Фаусту пришел Дьявол, ко мне же не придет никто» (4, 563). Важно отметить, что, если Фауст Ш. Гуно сам вызывает Дьявола, то к булгаковскому герою Дьявол приходит без призыва с его стороны (Фауст назван не «отчаявшимся», т.е. потерявшим всякую надежду, а «отчаянным», т.е. безрассудно смелым, здесь и оценка самого героя поступка Фауста и отличие их характеров), и в этом весьма существенная разница. Видимо, поэтому, когда «в дверь постучали» и «именно благодаря этому стуку я чуть не пустил действительно себе пулю в голову» (у героя хватает сил иронизировать по этому поводу, но не действовать), «вездесущий Бог спас меня от греха» (4, 563). Однако, как показывает дальнейшее, спас для новых испытаний, потому что «дверь отворилась беззвучно, и на пороге предстал Дьявол» (4, 564). Он появляется в наступившей тьме именно в тот момент, когда под потолком внезапно гаснет свет. Ироничный автор играет совпадениями: в портфеле дьявола оказывается новая лампочка-, несущий свет «дьявол ухмыльнулся.», «усмехнулся снисходительно:}. Входящий в жизнь героя (Михаила) Дьявол в облике редактора несет спасение,