Художественная мотивация поведения героев Ф.М. Достоевского

• Автор: Логвинов, Михаил Иванович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2004
• Место защиты: Волгоград
• Количество страниц: 191 с.

Введение
Глава I Рациональное и эмоциональное в художественной мотивации поведения героев Ф. М. Достоевского
1.1. Историко-психологический подход к мотивации поведения литературных героев
1.2. “Philosophia et theologia cordis” и художественная феноменология рационального и эмоционального в свете “реализма в высшем смысле”
Глава II Художественная мотивация поведения героев в романах
“Преступление и наказание” и “Братья Карамазовы”
2.1. Художественная феноменология поведения “человека
идеи” в романе “Преступление и наказание”
2.2. Художественная мотивация поведения героев романа
“Братья Карамазовы”
Заключение
Список использованной литературы

Творчество Ф. М. Достоевского было осмыслено в науке о литературе в рамках самых различных подходов - от психоаналитической традиции (Бем 2001) до экзегетического прочтения романов как литературоведами (Касаткина 2003), так и богословами (Дунаев 1997). Привнесенный в отечественное литературоведение плюрализм методов закономерно повлек за собой разнообразие исследовательских выводов и литературоведческих парадигм, в которых отражаются и получают осмысление отдельные черты и качества многогранного творчества исследуемого нами автора, синтезировавшего материал разнообразных культурно-исторических традиций (Фридлендер 1980: 18).
Творческое наследие писателя - это та сфера, в которой осознала себя русская философская мысль конца XIX - начала XX века, поэтому по сложившейся традиции философствования о России автор “Бесов” являлся для эпохи серебряного века конгениальным мыслителем, “Достоевским-философом”. В течение двух последних десятилетий автор “Братьев Карамазовых” стал осознаваться как религиозный писатель. Слава гениального знатока человеческой души пришла к писателю еще при жизни, поэтому “Досто-евский-психолог” и “реалист в высшем смысле”, то есть реалист в духовной реальности - законный и закономерный литературоведческий “портрет” автора “Преступления и наказания”.
Абстрагируясь от семиотического различения понятий “текст” и “произведение” как в русском, так и французском изводе, отметим, что моделируемые в различных культурных системах-наррадигмах означаемые текстов Достоевского соответствуют их означающим, относящимся к “большому времени”. Поэтому литературоведческая работа с текстами “великого пневматоло-га” (еще один “образ” писателя, предложенный Н. Бердяевым) требует знакомства и творческого диалога с авторами целого ряда фундаментальных работ, к которым могут быть отнесены исследования М. М. Бахтина (1979), В. Н. Белопольского (1998), Н. А. Бердяева (2001), А. М. Буланова (2003), С. Н. Булгакова (1996), Г. А. Бялого (1973), В. Е. Ветловской (1977), Я. Э. Голосовкера (1963), Л. П. Гроссмана (1925, 1959), Р. Гуардини (1994), В. Н. Захарова (1985), В. И. Иванова (1994), Ю. Ф. Карякина (1989), Т. А. Касаткиной (1996), В. Я. Кирпотина (1970, 1980), Р. Лаута (1996), Н. О. Лосского (1994), Е. М. Мелетинского (2001), Д. С. Мережковского (1995), Р. Я. Назирова (1982), О. Н. Осмоловского (1981), В. В. Розанова (1996), Л. И. Сараскиной (1996), В. Н. Топорова (1995), Г. Флоровского (1998), Г. М. Фридлендера (1979) и мн. др.
Все многообразное научное наследие по различным аспектам творчества Достоевского-художника трудно охватить, но в современной литературоведческой работе нельзя не упомянуть и оставить без внимания одно из ведущих направлений отечественной науки о литературе - исследование проблемы “христианство и русская литература”. Результаты научной деятельности в этом направлении отражены как в монографиях (см., напр.: Дунаев 2003, Есаулов 1995, Звозников 2001, Лаут 1996, Нагге(3 1993 и др.), так и в сборниках научных трудов, как-то: “Достоевский и православная культура” (1994), “Христианство и русская литература” (1994, 1999), “Русская литература XIX века и христианство” (1997), “Евангельский текст в русской литературе XVIII - XX веков. Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр” (1994), “Ф. М. Достоевский и православие” (1997)и др.
Без сомнения, поведение героев Достоевского неоднократно выступало в перечисленных выше работах как объектом, так и предметом исследования. Однако чаще всего анализ поведенческих актов персонажей проводился в рамках определенной аналитической доминанты, дававшей возможность свести все многообразие поступков действующих лиц и их оснований к ограниченному набору “поведенческих архетипов”, обусловливаемых объяснительными возможностями теории (романа-трагедии, полифонического романа, идеологического романа, следовательно, в поведении героя отражается проблема “вины и возмездия” (В. И. Иванов, Д. С. Мережковский), социальная
выдвигается интеллектуальная сторона человеческой жизни — идея, однако каждая мысль, нашедшая отражение в художественной литературе, насквозь пронизана эмоциональной стихией, оценкой и переживанием героев, “не итоги её (мысли - М. Л.) явленные в объективно спокойных и стройных структурах логики, а её личностный колорит, её живая энергия — прежде всего это притягательно для художника слова там, где мысль становится предметом изображения” (В. А. Брехнев), особенно, для такого художника, как Ф. М. Достоевский (цит. по: Хализев 2002: 122). О романах Достоевского писали и пишут и как о “философских романах” (ср.: Иванова 1995), и как о “романах об идее” (Б. Энгельгардт), но, скорее, следует говорить о романах, отображающих воздействие идей на душу человека, и те эмоции и чувства, которые эти идеи вызывают, мотивируя поступки действующих лиц (Буланов 2003). Конечно, рациональное в романах не должно остаться без должного внимания, поскольку пренебрежение или сознательное отвержение одного из полюсов коррелятивной пары “рациональное - эмоциональное” приводит “к поистине трагическим последствиям — возникает не просто неверная теоретическая схема, обедняющая действительность, но формируется заведомо ложное представление об универсуме и положении человека в нём” (Мудрагей 1994: 53). Заметим, что романы исследуемого нами автора повествуют как раз о “ложных представлениях”, возникших под влиянием “извращённых идей”, исключающих “сердце” как из познавательного акта, так и из оценки основоположений производимого рассудком суждения. Хотя в современной науке можно говорить о разных формах и типах рациональности, а также о том, “что знание не только не противостоит вере, а необходимо включает в себя” (Лекторский 1999: 3), следует указать на драматизм взаимоотношения религии и науки в системе культуры и литературы XIX века. Основная идея религии - представление о духовном самосовершенствовании личности в движении к Сущему, свободном стремлении к Благу - была заменена более “удобным” и очевидным для рассудка стремлением “проекта Просвещения” к прогрессу: “Одной из центральных для “проекта Просвещения” является идея о глубокой внутренней связи между