Поэтика "малых" жанровых форм в творчестве Н.С. Лескова

• Автор: Авдеева, Наталья Геннадьевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2004
• Место защиты: Воронеж
• Количество страниц: 126 с.

Глава первая

Художественная модификация очеркового жанра (Воительница)

ГЛАВА ВТОРАЯ

Художественная трансформация жанра «святочного рассказа»

§1. «Штопальщик»

§2. «Старый гений»

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Лесковская «нумерология» и её семантическая функция в рассказе «Тупейный художник»

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Факт и его эстетическая интерпретация в «рассказах кстати» («Александрит»)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Имя Николая Семёновича Лескова, замечательного русского писателя, давно обрело мировую известность, а его творчество до сих пор является объектом пристального внимания отечественных и зарубежных учёных. Однако, несмотря на острый интерес к проблемам поэтики этого замечательного художника и большие достижения в указанной сфере, последнее слово о специфике его эстетического письма не только не сказано, но вряд ли будет произнесено в обозримом будущем.
Одной из проблем, нуждающихся в тщательном рассмотрении из-за малой изученности и чрезвычайной сложности, является лесковская жанро-логия в её эволюционных и новаторских модификациях. Проблема жанровых традиций, необходимость учитывать их в собственном творчестве воспринималась Лесковым чрезвычайно остро в связи с неизбежным использованием заданных и не слишком естественных готовых форм. В самом начале творческого пути примыкавший к распространённому тогда жанру так называемых обличительных очерков - с той разницей, что в них уже чувствовалась рука будущего беллетриста, писатель превратил его затем «в фельетон, а иногда и в рассказ» (23, с. XI).
В известной статье о Лескове П.П. Громов и Б.М. Эйхенбаум, которым принадлежит процитированное вслед за автором неизданной книги «Лесков и его время» А.И. Измайловым мимоходом задевают одну из самых важных сторон эстетики уникального художника, отмечая, что «вещи Лескова часто ставят читателя в тупик при попытке осмыслить их жанровую природу (здесь и далее выделено мною - Н.А.). Лесков часто стирает грань между газетной публицистической статьёй, очерком, мемуарами и традиционными формами высокой прозы - повестью, рассказом» (Там же, с. ХЬУШ).
В книге «В поисках идеала (Творчество Н.С. Лескова)» её автор, виднейший исследователь лесковского творчества И.В. Столярова, проницательно указывает на творческую одержимость Н.С. Лескова поисками адекватных
его писаниям жанровых форм, поисками, отличающимися «большой мерой теоретической осознанности» (126, с. 49). Действительно, в письме к Ф.И. Буслаеву (1877) Лесков выражает резкое недовольство «критическим бессмыслием» в понятиях самих писателей о форме их произведений: «Хочу, назову романом, хочу, назову повестью — так и будет. И они думают, что это так и есть, как они назвали. Между тем, конечно, это не так...» (69, т. 10, с. 450).
Размышляя о специфике каждого из прозаических повествовательных жанров, Лесков указывает на трудности их разграничения: «Писатель, который понял бы настоящим образом разницу романа от повести, очерка или рассказа, понял бы также, что в их трёх последних формах он может быть только рисовальщиком, с известным запасом вкуса, умений и знаний; а, затевая ткань романа, он должен быть ещё и мыслитель...» (там же, с. 451).
Если обратить внимание на подзаголовки лесковских творений, то становятся очевидными как постоянное стремление автора к жанровой определённости, так и необычность предлагаемых дефиниций вроде «пейзажа и жанра», «рассказа на могиле», «рассказов кстати».
Проблема специфики лесковского рассказа в его сходстве-различиях с жанровым каноном осложняется для исследователей тем, что в критической литературе лесковского времени не было достаточно точных типологических критериев жанра рассказа в его отличиях от новеллы или маленькой повести. В 1844-45 годах в проспекте «Учебной книги словесности для русского юношества» Гоголь даёт определение повести, которое включает рассказ как её частную разновидность («мастерски и живо рассказанный картинный случай»), В отличие от традиции новеллы («необыкновенное происшествие», «остроумный поворот»), Гоголь переносит акцент на «случаи, могущие произойти со всяким человеком и «замечательные» в психологическом и нравоописательном отношении (63, с. 190)
В своём петербургском цикле Гоголь ввёл в литературу модификацию короткой психологической повести, получившей продолжение у Ф.М. Досностей). Лишь косвенные признаки указывают на наличие речевой, социальной, культурной и интеллектуальной дистанции между повествователем и автором, характерной для сказовой манеры повествования: в доме штопальщика он чувствует себя «как дома», приятельствует с церковным священником. По общественному положению повествователь принадлежит к иной, чем герой, социальной среде, но он для Василия Коныча не «барин», а «сударь», повествователь же уважительно именует Лапутина «мой добрый хозяин Василий Коныч».
О человеческой симпатии и взаимном интересе повествователя и штопальщика сигнализирует и то, что они «стали сходиться пить чай, начали беседовать о благообразных предметах, <...> завели речи на царственные темы Когелета о суете всего, что есть под солнцем и о нашей неустанной склонности работать всякой суете».
Мы видим, что и осведомлённость повествователя о событиях и их сути весьма относительна: он не обладает всей полнотой информации. Не случайно и его появление в рассказе только в первых пяти и заключительной пятнадцатой главах. Выступая в роли комментатора пространного рассказа штопальщика, повествователь становится посредником между читателем и персонажами, поэтому в его речи присутствует как «своё», так и «чужое» слово, а рассказ о жизни Василия Коныча Лапутина занимает почти всю площадь текста.
По замечанию Б.С. Дыхановой, такой письменный, но открыто обращённый к читателю рассказ рассчитан «на ответную активность читательского восприятия и, следовательно, максимальное приближение героев к читателю. С другой стороны, форма непринуждённого рассказа позволяет местами имитировать ассоциативность устной речи <...>, то есть обеспечивает неограниченную свободу и гибкость повествовательной манеры » (37, с. 62).
Лесковская повествовательная манера включает как обязательный элемент исполненную глубочайшего смысла «игру слов», что также является своеобразным кодом к художественной концепции автора. Не случайно од-