Архетипика романтического двоемирия в поэтике русского символизма

• Автор: Севастьянова, Валерия Станиславовна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2004
• Место защиты: Магнитогорск
• Количество страниц: 180 с.

Содержание работы

Глава 1.
Глава 2.
Заключение
Архетипика «бытия» и «познания» в художественно-философских системах Новалиса, Ф. Гельдерлина и Ф. Тютчева

Архетипика «творца» и «истины» в творчестве Вл. Соловьева и Ф. Сологуба

Список использованной литературы

Существование генетической связи романтизма с Серебряным веком не требует развернутых доказательств. Влияние романтической традиции на становление русской поэзии конца XIX - начала XX века подтверждается и свидетельствами самих поэтов, творивших в этот период, и многочисленными филологическими изысканиями.
И все же, несмотря на последнее обстоятельство, говорить об окончательном разрешении проблемы романтических влияний на русский литературный модернизм в целом и символизм в частности вряд ли возможно. Исследователями достаточно подробно рассмотрены ключевые моменты, объединяющие романтическое и символистское мифотворчество, имеется немало трудов, посвященных проблеме символа.
Однако взаимоотношения романтизма и символизма на уровне архети-пики по настоящее время остаются в тени. Редкие работы на эту тему, как правило, представляют читателю фрагментарные описания архетипических систем, практически не затрагивая проблему особенностей актуализации тождественных архетипов в романтизме и символизме, что в свою очередь не позволяет корректно определить место символистского наследия в общекультурном контексте.
Таким образом, актуальность нашей работы определяется, с одной-стороны - необходимостью уточнения закономерностей развития русского символизма как явления европейской культуры, а с другой стороны - отсутствием системы объективных критериев, дающих достаточное основание для подобного уточнения. Такими критериями являются архетипы «мир», «ночь», «путь», «смерть», «истина», «творец», «творение», организующие многочисленные разрозненные темы и мотивы, имевшие место в творчестве романтиков и символистов, в единую систему художественных связей и взаимодействий.
Постановка проблемы нашего исследования обусловлена, таким образом, как общим состоянием вопроса о влиянии романтизма на творчество русских символистов, так и существующими в настоящее время литературо-

на более тонкие тени и краски». В этом преломленном свете человеку становится видимой иная реальность, более высокий мир.
Схожую систему миров мы обнаруживаем у Тютчева, чья лирика своим комплексом идей прямо или косвенно была связана с немецким романтизмом и, в частности, с Новалисом.86 В модели мира, созданной Тютчевым, человек также оказывается своеобразной точкой пересечения двух миров: дневного и ночного. Однако следует сразу же отметить, что выстраиваемая им оппозиция только на первый взгляд полностью повторяет тему противопоставления «света» и «ночи» у Новалиса. Так, например, в программном тютчевском стихотворении «День и ночь» противостояние двух сторон мировой жизни, проявляет себя иначе, нежели у немецкого романтика:
На мир таинственный духов,
Над этой бездной безымянной,
Покров наброшен златотканный Высокой волею богов
Но меркнет день - настала ночь;
Пришла - и с мира рокового Ткань благодатную покрова,
Сорвав, отбрасывает прочь
Мы видим, что основная функция тютчевского «дня» заключается в том, чтобы скрывать от человека нечто такое, что он как земное существо не должен бы знать вовсе. «Проникающая бытие глухая трагедия и борьба негар-монизованных возможностей особенно сильно ощущается всякий раз, когда уходит солнце <...>. С заката солнца и до восхода его мы, робкие дети мира, должны бы погружаться в сон. Горе неспящим, горе разбуженным, горе познавшим ночь! Ибо нет необходимости в том, чтобы мы знали ее.<...> В своих гениальных стихотворениях Тютчев раскрыл, что день <...> - не что
86 На глубинное родство романтической поэзии Тютчева с поэтической философией иенского романтизма и преемственность образов «дня» и «ночи» у Тютчева и Новалиса указывают Н.Я. Берковский, В. М. Жирмунский, Е. Эткинд.
87 Тютчев, 98.