Творчество П. Карпова в контексте литературно-эстетических и религиозно-философских исканий XX века

• Автор: Ланге, Евгений Владимирович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2005
• Место защиты: Череповец
• Количество страниц: 158 с.

Глава I. Религиозно - мистическая образность романа П.Карпова "Пламень” 6 ГТворчество П.Карпова в контексте культуры начала XX в.: Топика мифа и

мифологизм в литературе

2.Литературные истоки и мистико-экстатическая основа творчества П.Карпова

3.Мифологема "Светлого Града" как эквивалент Святой Руси в романе "Пламень"

4.Символизм имени и сакрального пространства

5.Феномены юродства и кликушества в романе "Пламень"

6.Картина мира, воплощенная в мифопоэтике П.Карпова

Глава II. Метаструктура картины мира и архетип гностического мирочувствования в романе "Пламень"

1 .П.Карпов и гностицизм

2.Концепция гностического дуализма: вечная борьба и изначальный выбор

3.Метаморфозы "огня" в контексте эсхатологической образности П. Карпова

4.Природа в образной структуре романа "Пламень"
5.Социальные аспекты мировоззрения П.Карпова
6.Судьба писателя: Неудача как архетип. Поражение как выбор
7.Мистериальность Слова и апостасия литературы в период после "конца истории". П.Карпов как предтеча архаико-постмодерна
Заключение
Библиография
В новокрестьянской литературе, заявившей о себе в предреволюционные годы и представленной именами Николая Алексеевича Клюева, Сергея Антоновича Клычкова, Алексея Алексеевича Ганина, Петра Васильевича Орешина, Александра Васильевича Ширяевца, Пимена Ивановича Карпова и, конечно, Сергея Александровича Есенина, нашли воплощение идеи целостности и гармонии бытия, всеединства ("дома - космоса"), обожествления природы, сакрализации земли, мифологическая поэтика. Изучение новокрестьянской литературы в последние годы предпринимается различными исследователями. Прежде всего стоит назвать работу А.И. Михайлова "Пути развития новокрестьянской литературы" (Л.,1990). Разработкой этой темы также занимаются такие ученые, как К.М.Азадовский, В.Г.Базанов, JI. А.Киселева, Э.Б.Мекш, Ю.Б.Орлицкий, Т.А.Пономарева, С.Г.Семенова, Н.М.Солнцева, С.И.Субботин, и другие. Но феномен новокрестьянской литературы до конца не расшифрован, особенно в своем философско-религиозном аспекте, и нуждается в серьезном изучении. До сих пор в центре внимания исследователей прозы и поэзии ново-крестьян были С.А. Есенин и H.A. Клюев, между тем как другие представители этого направления оказывались на периферии научных поисков. Прежде всего, это относится к такому самобытному и неоднозначному писателю, как Пимен Карпов. Можно указать на вступительную статью С.С. Куняева к изданию избранных произведений П.Карпова (М.,1991)[105] и на главу в книге
Н.М.Солнцевой "Китежский павлин". Этими работами анализ текстов П. Карпова едва ли не исчерпывается.
Следует заметить, что изучение новокрестьянской литературы невозможно вне культурного контекста, определяющего фон и особенности русского Серебряного века, послужившего той благодатной почвой, из которой выросло причудливое древо новокрестьянской поэзии и прозы. Важной особенностью культуры Серебряного века был поиск утраченного сакрального, что объясняет
симпатию революционеров, интеллигентов, поэтов Серебряного века к ересям, староверческим толкам, народному быту, сохранившему многие черты древней культуры, где священными признавались все уровни бытия и быта, а не только храмы и иконы. У образованного класса это выливалось в софиологические поиски и в "новое религиозное сознание" (Владимир Соловьёв, Дмитрий Мережковский, о. Сергий Булгаков, Николай Бердяев, Андрей Белый, Александр Блок и др.); у выходцев из народной среды - в сектантство, ересь, бунт (Сергей Есенин, Николай Клюев, Пимен Карпов, Сергей Клычков). Но обе тенденции были тесно связаны между собой. Важное значение для понимания проблемы влияния сектантских народных представлений на "высокую" литературу Серебряного века имеет работа А.Эткинда "Хлыст. Секты, литература и револю-ция"[254]. Автор приходит к выводу, что в творчестве большинства крупных художников Серебряного века повторяются четыре мотива: проблема пола и её реализация в самых крайних формах; политический радикализм; национализм как любовь к родной земле, народу и его национальной судьбе; мистицизм, предельная религиозность, эзотеризм.
В данной работе ставится задача иссследовать творчество П.Карпова в широком историческом контексте, выявить влияние старообрядческой и мировой сектантской идеологии, находящей свое выражение в определенной символической и мифологической картине мира, проанализировать роман “Пламень” с точки зрения генезиса гностико-апокрифических идей - от раннехристианских и эллинистических ересей через средневековые движения катар, каинитов, богомилов к русским старообрядческим толкам и другим, более радикальным (в социальном и религиозном плане) течениям (хлысты, скопцы и т.п.). Для этой цели необходимо выявить метаструктуру, воплощенную в романе П.Карпова "Пламень", порождающую определенный образный и символический ряд и базирующуюся на определеных способах бытования Языка и Традиции (и Языка в Традиции). Данная метаструктура картины мира определяет метасюжет русской культуры Серебряного века, не
своих детей в обмен на право обрабатывать землю или, по другому варианту, в обмен на возвращение в мир света[89,135].
Типологически близка этому сюжету трактовка П.Карповым заступничества за падших людей падшего Ангела, который "молил Сущего о прощении и очищении отверженцев" [3,35].
Практически все фольклорные записи сюжета о рукописании Адама заканчиваются или пророчеством о будущем приходе Христа, или собственно описанием того, как Христос разрывает рукописание Адама во время крещения в Иордане. (Именно этот момент отражен на многих иконах). Христос, согласно этому сюжету спасает человечество не от первородного греха, а от ошибки первого человека. Но мотив искупления через жертву Сына Божия трактуется П.Карповым крайне не ортодоксально, и сама миссия Спасителя подвергается сомнению: "Крутогоров, в белых льняных одеждах, грозно-исступленный, молнийный, взойдя на лестницу Света, обнажил свое, опаленное черным огнем, сердце. Кликнул над цветным долом клич: - Братья! От исхода земли не знал человек огня жизни... Даже Единородный Сын Божий не был огненным, но -холодным... А как жаждал Он Огня!.. Братья!.. Огонь низвел я на землю. Небо и землю слил в солнце Града... Горите! Цветите!" [3,122]
Миссия Сына Божия видится здесь как недостаточная для искупления. В русле гностико - еретической традиции "низведение" небесного Огня на землю, преображение реальности понимается как пробуждение "внутреннего Адама", как мистерия самобожествления человека: "Огонь низвел я на землю".
Но и в рамках данной концепции двойственность в восприятии Христа остается. Не случайно Мария - Дева Града - в споре с Крутогоровым, утверждающим человекобожескую титаническую идею спасения, на его вопроша-ние: " - А Светлый Град?" отвечает: " - Нет... Нет... - тревожилась Мария. -Мой Бог - Распятый... Почему ты о Нем никогда не говоришь?.." [3,186]
Но Крутогоров непреклонен в своем самоотождествлении со Спасителем: " - Я зову пить вино новое - как и Он. Вино совершенств"[3,186]. Ответ Марии