Проза А.П. Чехова 1888-1904 годов : Проблема парадоксального авторского мышления

• Автор: Паркачёва, Валерия Львовна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2005
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 188 с.

Глава первая. Субъектно-объектная организация повествования I. Изобразительный план (Фокализация)

1. Нейтральное повествование

2. Изображение сквозь призму конкретного воспринимающего субъекта

3. Нечеткая субъектная структура повествования.

Сближение позиций повествователя, героя и читателя

4. Повествовательное время и темп. Одновременное повествование

5. Повествование с фиксированной и переменной фокализацией

6. Принцип «двойного освещения»

7. Взаимоналожение контрастирующих точек зрения

8. Взаимоналожение планов повествователя и героя

II. План вербального выражения (Повествовательный голос)

1. Нецитатный дискурс. Риторика двуголосого слова. 5
2. Цитатный дискурс. Речевая манера героя
3. Произнесенное слово героя. Принцип двойной рефлексии
4. Ситуация «коммуникативного провала»
Глава вторая. Сюжетно-композиционная организация
1. Ослабление внутренней событийности, нарративное уравнивание эпизодов. Роль художественного повтора, отношения контраста и аналогии
2. Организация художественного времени
3. Организация художественного пространства
4. Проблематичное освещение художественного события
Глава третья. Художественная картина мира
1. Метод «сократической майевтики»
2. Гносеологическая и аксиологическая сферы
3. Ситуация экзистенциального кризиса
4. Экзистенциальное отчаяние и вера
5. Позиции самоутверждения и самооправдания,
«королевское» и «рабское» мироощущения
6. Самоактуализация личности
Заключение
Библиография

Диссертация посвящена нарратологическому анализу прозы А. П. Чехова (1888-1904 гг.), связанному с рассмотрением основной особенности поэтики писателя - парадоксальности его художественного мышления
художественной системе Чехова организующим становится не парадигматический принцип, благодаря которому в произведении выстраивается иерархическая модель мира, а синтагматический: элементы его художественной структуры, характеризующиеся внутренней неоднородностью и противоречивостью, выступают не в иерархическом соподчинении, а в сложном соотнесении и взаимодействии, в конфликтном объединении, образуя собой нерасторжимое единство противоположностей. По словам А. П. Чудакова, автор допускает возможность двух противоречивых решений: «в предельной напряженности этого противоречия, быть может, - одна из главных особенностей художественной и философской позиции Чехова»1
формировании контрастирующих смысловых перспектив в чеховских произведениях говорят и многие другие исследователи: «антиномичность
художественного мышления Чехова <...> является важным источником метаморфоз, заставляя с одинаковой убедительностью звучать
взаимоисключающие выводы, постоянно как бы превращающиеся друг в друга», «двойственность, противоположность чеховского взгляда на жизнь проявляется и в наиболее общих выводах и в каждом частном мотиве его творчества»2. Проблемы адогматизма и антиномичности художественного мира Чехова, обуславливающие возможность диаметрально противоположных трактовок его произведений3, являются центральными вопросами чеховедения.
1 Чудаков А.П. Мир Чехова: Возникновение и утверждение. М., 1986. С. 360.
2 Лапушин Р. Е. Не постигаемое бытие... Опыт прочтения А.П. Чехова. Минск, 1998. С. 99; Зингерман Б.И.
Театр Чехова и его мировое значение. М., 1988.
3 Сопоставим здесь, в качестве примера, несколько трактовок рассказа «Архиерей». Для В.Б. Катаева суть изображенного в рассказе конфликта состоит в противопоставлении преосвященного Петра, повторяющего подвиг Христа, безликой толпе (Чехов и мифология нового времени // Филологические науки, 1976, №5). А для B.C. Сызранова основная идея произведения заключается в противопоставлении «внешнего христианства («Церковь Петрова») христианству внутреннему («Церковь Павла»)» (Кризисное состояние мира в художественном осмыслении Чехова. Канд. дис., М., 1999). В восприятии Э.М. Жиляковой (Последний псалом
А.П.Чехова («Архиерей) // Евангельский текст в русской литературе XVIII-XIX вв. Петрозаводск, 1994) жизнь и

Эта фундаментальная особенность чеховской поэтики выявлялась при рассмотрении самых разных аспектов творчества писателя и получила множество определений: принцип «двойного освещения» (А.П. Скафтымов), двуплановость изображения (Л.М. Цилевич, H.A. Дмитриева, В.М. Маркович), сращение полярных аспектов (Р.Е. Лапушин), единство противоположностей (М.М. Гиршман, В.Я. Линков, Б.И. Зингерман), антиномичность (А.П. Чудаков, И.Н. Сухих,) амбивалентность чеховского образа (Р.Б. Ахметшин), отсутствие видимой и четко обозначенной изобразительной иерархии (А.П. Чудаков, И.А. Гурвич), стилистика «неопределенности» (Лишаев С.А.).
Тем не менее, до сих пор не был осуществлен целостный анализ чеховской поэтики, посвященный специальному рассмотрению этой проблемы - проблемы парадоксального авторского мышления. Хотя данная задача и представляется важной, поскольку она самым непосредственным образом связана с проблемой определения авторской позиции и характеристикой художественного метода писателя.
Решению этой задачи посвящена диссертация. Мы попытаемся выяснить, каким образом заявляет о себе парадоксальное мышление автора на разных уровнях художественного целого, какие художественные приемы и принципы рождают эффект «двойного освещения», где и как это происходит, и что за этим стоит: какие проблемы акцентирует чеховская поэтика, какова логика авторской постановки вопроса. На наш взгляд, целостный анализ чеховской поэтики в данном аспекте (аспекте авторского «вопрошания», проблемного мышления) может помочь охарактеризовать сам художественный метод
смерть архиерея соотносится со страданиями (страстями) Иисуса Христа, его смертью и воскресением. H.A. Звонникова, напротив, полагает, что главный герой «совершает путь, обратный тому, который совершил Апостол Павел» - из исповедника он становится гонителем христианства, «по сути предавая Христа»: «мечта стать Апостолом веры осуществилась, но осуществилась в виде насмешки, когда преосвященный не мог выговорить уже ни одного слова» (Заколдованный круг. М., 1998). Между тем для A.C. Собенникова сюжет рассказа сводится к идее «восстановления простого человека»: «подлинной ценностью для автора является «человеческое», а не «божественное», человек же интересен в слабости, а не в силе» (Между «есть Бог» и «нет Бога»... Иркутск, 1997). В восприятии В.Д. Седегова финал рассказа трагичен: «умерший архиерей исчез бесследно, как будто его и не было» (Рассказ Чехова «Архиерей» // Творчество А.П.Чехова. Таганрог, 2000).
В.И. Тюпа, напротив, считает, что главным событием рассказа является «воскрешение личности героя», «его вознесение из дольнего мира в горний» (Нарраталогия как аналитика художественного дискурса («Архиререй» А.П.Чехова). Тверь, 2001).
закономерно/случайно, единично/всеобще) ослабляет пафос монологичного слова героя-рассказчика и освобождает его от учительного догматизма. По словам В. И. Тюпышб, в чеховских рассказах осуществляется контаминация жанров притчи и анекдота. Не поддерживая и не опровергая позицию героя, автор «переадресует» решение затронутых вопросов читателю произведения, помещая его в самый центр проблемной ситуации.
8. Взяимоналожение планов повествователя и героя
В самом безличном повествовании нейтрального нарратора, практически лишенном субъективных оценок и не содержащем явных акцентов, незаметно формируется особая, внешняя по отношению к герою-фокализатору оптическая позиция и проявляется аналитическая тенденция, которая также способствует объективации точки зрения главного героя, созданию дистанции между ним и читателем.
1. Двойная фокализация в плане оценки
В свободный косвенный дискурс проникают некоторые элементы авторского анализа. Речь идет о случаях «вторжения» нарратора в сознание персонажа, которые осуществляются по ходу повествования и разрушают единство и категоричность точки зрения героя-фокализатора:
«И инстинкт здоровья и молодости льстил ей и лгал, что настоящая поэзия жизни еще не пришла, а еще впереди, и она верила <.. .>» («Бабье царство»; IX, С.290).
«Он полагал, что если окружающая жизнь здесь, в глзтпи, ему непонятна и если он не видит ее, то это значит, что ее здесь нет вовсе» («По делам службы»; X, 97).
«Беспокоили ее и те люди, которые сидели с нею в лодке. Все это были обыкновенные, недурные люди, каких много, но теперь каждый из них представлялся ей необыкновенным и дурным. В каждом она видела одну неправду» («Именины»; VII, 184).
Это аналитическое замечание явно выбивается из «тона» героини,
находящейся в крайнем раздражении, о чем свидетельствует и приведенная тут же ее прямая речь:
«Вот, - думала она, - работает веслом молодой шатен в золотых очках и с красивою бородкой, это богатый, сытый и всегда счастливый маменькин сынок <...>«.
106 Тюпа В. И. Художественность чеховского рассказа. М., 1989. С. 14.