Ритмическая организация романа И.А. Гончарова "Обломов"

• Автор: Пырков, Иван Владимирович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2006
• Место защиты: Саратов
• Количество страниц: 149 с.

Глава 1. Ритмопостроения, свойственные различным уровням художественно-языковой системы «Обломова» как

«романного здания»

Глава 2. Ритм как тема в романе И. А. Гончарова «Обломов»

Заключение
Примечания

Источники и библиография

Роман И. А. Гончарова «Обломов» занял, как известно, центральное место в творческом наследии писателя, оказав заметное влияние на формирование отечественной романной системы в целом. С момента выхода романа в свет, то есть начиная с 1859 года, Илья Ильич Обломов, один из самых ярких! архетипов русской литературы, неизменно привлекал внимание критиков и комментаторов, высказывавших, порой, разнополярные мнения как о фигуре главного героя, так и о самом произведении. Н. Добролюбов и А. Дружинин, Д. Писарев и И. Анненский, целая плеяда литературоведов прошлого столетия, таких, например, как Н. Пиксанов и А. Цейтлин, и виднейшие исследователи гончаровского творчества сегодня - Е. Краснощекова, В. Мельник,
В. Недзвецкий. Причем одно направление исследовательской деятельности, во многом берущее начало от статьи Н. Добролюбова «Что такое обломовщина?», затрагивает в первую очередь социальную сторону романа, другое,! восходящее к А. Дружинину, ставит во главу угла художественно-эстетическое совершенство «Обломова».
Казалось бы, разносторонняя исследованность романа не позволит расширить площадь интерпретационного поля, ограничив возможности поисковых усилий. Однако сегодняшние исследования показывают, что роман И. Гончарова «Обломов» имеет колоссальный исследовательский потенциал. Автор романа, обрисовывая типические черты обломовского характера и его повседневного существования, стремится к изображению универсального содержания жизни, с ее вечными вопросами и коллизиями, создавая при этом! полотно неисчерпаемо многозначное. И нет ничего удивительного в том, что наука о Гончарове, работающая сегодня в режиме обновленных прочтений его прозы вкупе с углубленным изучением творческой лаборатории писателя и фактов его биографии, осваивает все новые и новые рубежи понимания. Характерно, что именно поэтика гончаровского текста приковывает все более пристальное внимание исследователей сегодня.
Вместе с тем особенности ритмического построения гончаровской прозы, являющегося важнейшей составляющей частью поэтики И. Гончарова, никогда еще не становились предметом специального литературоведческого^ разыскания. Более того, проблема ритмической организации «Обломова», неразрывно связанная с постижением структурных закономерностей романа и его содержательной многомерности, до сих пор не была обозначена ни одним из комментаторов. При этом очевидно, что сведения о художественной системе романа И. Г ончарова «Обломов», оценочные характеристики его главных героев, а также представления о стиле и методе писателя не могут быть полными без учета характерных для автора ритмопостроений и, соответственно, без погружения в ритмическую сферу гончаровского текста, чем и обусловлена актуальность данной работы.
Ритм художественной литературы, как один из самых крупномасштабных и многоаспектных феномов современного литературоведения, занимает нерядоположное место в системе теоретических представлений о закономерностях создания и функционирования художественного текста, выходя, по существу, далеко за пределы конкретных литературоведческих и вообще гуманитарных знаний. Проблема ритма художественного произведения носит, конечно, ярко выраженный междисциплинарный характер, подразумевая не только обращение к литературным процессам, эстетическим сводам или, допустим, аспектам психолингвистики и особенностям психологии творчества^ но и косвенно затрагивая сферу наук, изучающих ритм в качестве базового, первоосновного явления природы и космического универсума в целом.
Не случайно, немецкий философ Ф.-В. Шеллинг, считавший творчество высшей формой постижения мироздания, полагал, что «ритм принадлежит к удивительнейшим тайнам природы и искусства» '. «В ритме есть что-то волшебное; он заставляет нас верить, что возвышенное принадлежит нам» 2, перекликается с ним И.-В. Гете. Надо ли приводить ставшее классически-хрестоматийным высказывание И. Канта, в котором «нравственный закон», определяющий глубину внутреннего мира человека, сопоставляется с вели-(
лицо, добудет, что у него на сердце, — и опять все тихо, и опять чувство течет плавно, как река, с отражением новых узоров неба».
А вот раешник, доносящийся из заведения: «Нельзя и жить на белом свете, а выпьешь, можно жить!» «По целковому да по трехрублевому...» Анисья на вопрос Захара, зачем она «разбросала все по разным местам?» от-( вечает чуть ли не частушкой: «А чтоб чай не пахнул мылом» и прибавляет: «Дай я выколочу веничком...» На что Захар возражает уже песенно-былинно: «Ах ты, баба, солдатка этакая, хочешь ты умничать!» «Я ведь доброго хочу», - частит Анисья. «Ну, ну, ну!» - подхватывает Захар (курсивы наши).
«Тропами, фигурами речи, звучанием звуков словесных, искусно закрытыми рифмами, ритмами, вольными, изощренными метрами... эта проза гласит, что она есть чудеснейший стих, а не проза; воистину: нет прозы в «про-

зе» великих художников слова» Слова Андрея Белого, адресованные прозе
Н. Гоголя, разве не подходят они и к прозе И. Гончарова?

И еще одна системообразующая черта гончаровской работы со словом. Вероятно, для поэтики романов Гончарова, основанной во многом на приемах ассоциативного письма, свойственна абсолютная нерасторжимость звуковой, словесной и образной структуры. Причем звук у Гончарова - это зачастую образ или стремление к образу, преодолевающее порой устойчивую «оболочку слова». При этом не родственные, но созвучные слова, находясь на почтительном расстоянии друг от друга, создают своеобразные пароними-ческие цепочки, взаимодействуют, связываются незримыми нитями. Например, брачное ложе, снящееся Обломову, незаметно превращается в театральную ложу, куда его зовет Ольга, а ложа в ее устах преобразуется в ложь*• («тут есть какая-то ложь»), наконец, неожиданно возникнувшая, блеснувшая серебром на подносе встрепенувшегося Захара ложечка подводит итог звуковых перевоплощений, отражая всю напряженность и трагичность момента (недавний разрыв Обломова с Ольгой и приближающаяся болезнь главного героя). Но ритмическая схема звуковых перевоплощений не заканчивается на этом, и ложечка попадает в руки Агафьи Матвеевны Пшеницыной, символизируя теперь домашнюю заботу об Обломове.