Поэтика "чужих" образов в прозе М.Е. Салтыкова-Щедрина

• Автор: Немыкина, Ирина Владимировна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2006
• Место защиты: Воронеж
• Количество страниц: 141 с.

Проза М.Е. Салтыкова-Щедрина дает неисчерпаемый материал для разработки теории сатиры. Одним из перспективных направлений в изучении поэтики этого писателя являются художественные заимствования, значимость которых можно установить лишь путем аналитического рассмотрения их эстетической функциональности. Реминисценции в творчестве М.Е. Салтыкова-Щедрина разнообразны: от приблизительных цитаций и полуочерченных образов-намеков до преднамеренно введённых в текст «чужих» персонажей, действующих на тех же правах, что и собственно щедринские. В произведениях Салтыкова-Щедрина находит прямое отражение целая литературная эпоха: период конца XVIII века - II половины XIX века. Внимание писателя приковано к контексту русской литературы не случайно: в связи с поисками глубинного нравственно-эстетического идеала и общечеловеческого ценностного смысла.
Острый интерес к теории и практике литературного заимствования, цитаты, реминисценции вызвали новые тенденции в литературе XX века, что побуждает к краткому обозрению всех этапов литературного процесса в их отношении к «чужому» слову.
Постмодернизм настаивает на том, что реминисценция - его открытие и достижение. Новый метод «присваивает» прием как один из основных стилеобразующих и отличительных признаков. Однако если идентифицировать художественные произведения по наличию или отсутствию в них реминисценций, то в мировой литературе, пожалуй, не найдется таких, которые не опирались бы (хотя бы в скрытом виде) на уже имеющийся литературный опыт. Сознательное или подсознательное включение «заимствованных» элементов обусловлено единым культурно-историческим опытом, существованием и взаимодействием разных текстов в общелитературном пространстве. Это своеобразное переос-

мысление, внутреннее освоение («переработка») и образуют то, что можно назвать преемственностью в литературе.
Литературное «отражение» - прием очень древний, имеющий архетипи-ческую основу, поскольку он связан с передачей человеческого опыта (эта функция имеет глубокие корни, уходя в основание эволюции: не только человеку свойственно передавать накопленный опыт последующим поколениям). Спорное утверждение о приоритете постмодернизма в открытии реминисцент-ных способов интертекстуальности акцентирует новый аспект этого явления: предположение, что литература (точнее, художественное слово) имеет направленность не на действительность, а на саму литературу. «...Уничтожение границ понятия текста и самого текста вместе с отрывом знака от самого референта, осуществленным Дерридой, свело всю коммуникацию до свободной игры означающих и породило картину "универсума текстов", в котором отдельные безличные тексты до бесконечности ссылаются друг на друга и на все сразу, поскольку они все вместе являются лишь частью всеобщего текста, который в свою очередь совпадает со всегда "текстуализированными" действительностью и историей» [59, с.225-226].
В подтверждение этому можно вспомнить статью Ю.Н. Тынянова «Литературный факт», в которой он писал: «В эпоху разложения какого-нибудь жанра - он из центра перемещается в периферию, а на его место из мелочей литературы, из ее задворков и низин выплывает в центр новое явление <...> Вся суть новых приемов может быть в новом использовании старых приемов в их новом конструктивном значении...» [163, с. 124-125]. Современные исследователи творчества Салтыкова-Щедрина сумели развить эту идею: «Литературные приемы не рождаются и не умирают вместе с писателями, использовавшими их в своем творчестве. Они подготавливаются всем ходом развития литературы и, обогащаясь, переходят к художникам слова других поколений» [140, с. 37].
В современном литературоведении традиция изучения фактов взаимодействия «чужих» образов со «своими» была основательно подкреплена, получив

жизнеописание, а социальная «биография», то есть не собственно биография, а художественное исследование эволюции социального явления, обозначенного образно-типическим обобщением в имени «Молчалин»: «Своей глубокой и оригинальной художественной интерпретацией Салтыков придал ранее известному литературному образу новый масштаб, показав молчалинство как широкое социально-политическое и психологическое явление» [86, с. 622].
Образ щедринского Молчалина также не совпадает с грибоедовской оценкой этого персонажа. Грибоедовский герой обладал личностными характеристиками, человеческой индивидуальностью. Щедринский Молчалин - пример крайней степени отвлеченности. «Символы Салтыкова достигли еще большей универсальности, что прямо обусловлено жанровыми особенностями творчества сатирика. Захваченный глобальной циклизацией, столь характерной для поэтики Салтыкова, символ стал выполнять не только существенные смысловые, но и организующие художественные функции» [9, с. 7]. Заменяя конкретику жизненного характера на художественную условность, сатирик «размножи-вает» своего героя, лишая индивидуальной определённости. Это - образ-формула, или образ-концепт, с основой-характеристикой, данной еще Грибоедовым. Не лишаясь специфического художественного облика, образ сатирика содержит повышенную долю абстракции. Молчалин лишён черт единой личности, в варианте Щедрина он предстаёт в различных ипостасях: как Молчалин-чиновник, Молчалин-журналист, Молчалин-аскет, Молчалин-жуир. Причина такого «разнообразия» оттенков молчалинства в различии качеств характера представленных персонажей, которых при этом объединяет всех их безоговорочное принятие всего, что исходит от начальства, и полное личностное подчинение власти.
По мнению сатирика, Грибоедов недооценил моральную опасность Молчалина, представителя “тихой, безликой массы”, который не берёт на себя никакой ответственности за что-либо в силу абсолютной гражданской инертности. Третьестепенность героя обманчива. Больше всего Молчалины боятся ог-