Художественная эсхатология в романах Ф.М. Достоевского 1860-1870-х годов

• Автор: Сморжко, Светлана Николаевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2007
• Место защиты: Краснодар
• Количество страниц: 201 с. : ил.

Глава 1. Эсхатология Ф.М. Достоевского в истолковании русской религиозной философии и отечественного литературоведения

1.1. Полемическое восприятие эсхатологии Ф.М. Достоевского

1.2. Апологетическое восприятие эсхатологии Ф.М. Достоевского

1.3. Эсхатология Ф.М. Достоевского и поэтика трагического

1.4. Эсхатология Ф.М. Достоевского как проблема отечественного литературоведения советского периода

1.5. М.М. Бахтин и проблема эсхатологии Ф.М. Достоевского

Выводы

Глава 2. Эсхатологические диалоги в романах Ф.М. Достоевского

2.1. Роман «Преступление и наказание»

2.2. Роман «Идиот»

2.3. Роман «Бесы»

2.4. Роман «Братья Карамазовы»
Выводы
Глава 3. Позитивная и негативная эсхатология Ф.М. Достоевского: интертекстуальный, философский и публицистический аспекты
3.1. Концепция «эсхатологической притчи» в романах Ф.М.
Достоевского
3.2. Концепция антихриста и проблемы эсхатологической
психологии
3.3. Эсхатологические мотивы в «Дневнике писателя» Ф.М.
Достоевского
Выводы
Заключение
Библиография

Актуальность исследования. В последние десятилетия в отечественной гуманитарной науке заметно возрос интерес к разнообразным формам контакта художественного творчества и религиозной мысли. Этому способствовало и возвращение национальной духовной традиции, в рамках которой современные ученые стараются обрести православный взгляд на литературу, и нравственная ситуация рубежа тысячелетий, заставляющая искать помощи у классиков русской словесности. В такой ситуации, далеко выходящей за рамки узкоспециальных исследований, литературные произведения начинают изучаться как феномены, имеющие непосредственное отношение к философии и богословию. Когда во второй половине 80-х годов XX века к читателю вернулись B.C. Соловьев, В.В. Розанов, Д.С. Мережковский, H.A. Бердяев, С.Н. Булгаков, обнаружилось, что Ф.М. Достоевский уже сто лет назад рассматривался как человек пророческого дарования, и писать о нем необходимо в постоянном контакте с христианской системой ценностей. Конечно, эта задача религиознофилософского истолкования творчества русского классика не является обязательной. Православная аксиология не может быть навязанной извне, она - личный выбор, а не рекомендованная всем научная мысль. Но интересно, что и в литературоведении, в целом свободном от слишком сильного влияния русских философов и богословов, обнаруживается движение к объемному восприятию личности и творчества Ф.М. Достоевского, к обнаружению его ценностного ядра, мировоззренческого центра, формирующего поэтику. М.М. Бахтин, который по разным причинам не часто обращался к текстам В.В. Розанова или К.Н. Леонтьева, в своей теории полифонического романа, в рассуждениях о диалогизме Ф.М. Достоевского был воспринят в контексте христианской традиции, а идея полифонизма стала изучаться во взаимодействии с православной идеей соборности.

Развитие этой тенденции соответствует задачам нашего времени. Необходимо сохранить интерес к религиозной традиции, но не потерять при этом погружении в «религиозное» то, что накопило литературоведение в целом. Сейчас о Ф.М. Достоевском часто пишут так, что возникает мысль о его исключительном богословском значении, о его духовном служении, о пророческом видении судеб России. Это так, Достоевский - больше, чем писатель, но нельзя забывать и том, что литература, даже решая духовные задачи, остается литературой. И, прежде всего, ее изучением занимается литературоведение, а не богословие и не нравственная философия. Поэтому так важно развивать действительно имеющиеся контакты религиознофилософского метода описания художественной реальности и тех принципов, которые предложил М.М. Бахтин, никогда не покидавший пространство филологического, научного мышления, постоянно напоминавший читателям, что его интерес - поэтика, а не идеология.
Актуальность эсхатологического ракурса, избранного нами, можно объяснить относительно формальным признаком - рубежным временем встречи веков и тысячелетий, а также радикальными изменениями в жизни России, которые способны вызвать в сознании мысли об Апокалипсисе. И этот фактор нельзя не учитывать. Но не менее важно и то, что эсхатология Достоевского, при всем современном интересе к христианской составляющей творчества писателя, часто лишь декларируется, соединяется с общехристианской эсхатологией без необходимой конкретизации. А она необходима, потому что сама идея «конца истории» может быть разной. Она может быть трагической и вместе с тем оптимистической, соответствующей принципам «Откровения Иоанна Богослова». Может она быть и пессимистической, соглашающейся с мотивами гибели, но отрицающей мотивы преображения и вечной жизни. Сразу скажем, что мир Достоевского строится, на наш взгляд, на противостоянии двух эсхатологических идей -оптимистической и пессимистической. В работе мы будем называть их позитивной и негативной эсхатологией.

ветхозаветного мироустроения. Через появление мессии - искупителя этот мир получает теперь цель - идеал совершенствования. Сознание, двигавшееся по замкнутому кругу, теперь как бы разрывает эту роковую обреченность и устремляется в неповторимое, хотя и неизбежное будущее. Создаются первые предпосылки и для истинно исторического время-ощущения, а значит, и для художественного сознания романного типа» (122, 196).
Сама идея Апокалипсиса может быть понята как идея завершения мира, ликвидации проблем, замирания и исчезновения жизненной динамики. Но в истолковании Ю.И. Селезнева в центре - другой аспект. Это аспект резкого увеличения всех жизненных скоростей, когда крушение обыденного порядка вещей являет себя как возможность. Апокалипсис в оценке литературоведа становится не исторически совершающимся событием, а постоянным приближением, неким приготовлением к последним катастрофам. И тогда катастрофы, о которых пишет Достоевский, воспринимаются как предпоследние, посылающие очень важный сигнал о всеобщем взрыве, всегда остающемся «за кадром» романа. Но это «закадровое» пространство постоянно ощущается как мир, до которого лишь шаг. Неоднократно Ю.И. Селезнев пишет в своей книге, что у Достоевского «в быте выявляется бытие» (122, 200).
Особое внимание в главе «Нечто из Апокалипсиса» автор уделяет образу Ставрогина, которого считает одним из ключевых для осмысления эсхатологии Достоевского. О Ставрогине в контексте проблемы антихриста писали многие, особенно увлекаясь идеологией образа. Ю.И. Селезнева интересует и поэтика. Критик не просто выявляет лексический ряд (змий -гад - змей - удав - червь), определяющий внутреннюю суть Ставрогина, но и подробно говорит о звуковом оформлении проблемы бесовства, находя скрытые авторские характеристики в таких словах, как бес-совестный, безнравственный, без-образный, бес-плодный, бес-содержательный и других, близких по соответствующей приставке (122, 204-205): «Именно эти и