Лирическая поэзия Н.С. Гумилева: духовные основы, мифологические и литературные истоки

• Автор: Климчукова, Вера Николаевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2007
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 294 с.

Глава I. Христианские основы нравственно-эстетической концепции

Н.С. Гумилева

I -1. «Путь конквистадоров и «Романтические цветы»: ориентиры

постижения духовных ценностей

1-2. Роль библейских мифов в авторской концепции книг «Жемчуга»

и «Чужое небо»

1-3. Роль христианских заветов на пути испытаний и потрясений

1-4. Своеобразное развитие темы странничества в книге лирики

«Шатер»
1-5. Христианское вероучение как основа концепции бытия в лирике «Огненного столпа»

Глава II. Античная культура в поэтическом наследии

Н.С. Гумилева
Глава III. Неоромантическое начало и его развитие в поэзии
Н.С. Гумилева
Заключение
Примечания
Библиография

Преступный, без суда и следствия, расстрел Николая Степановича Гумилева на долгие годы определил вопиющее отношение большевистских властей к его наследию. В течение более шестидесяти лет после трагической гибели поэта даже упоминание его имени в печати пресекалось и каралось советскими идеологами. В этот период очень многое сделали деятели Русского зарубежья для постижения творческой индивидуальности Гумилева, переиздания сборников его стихов, прозы, публицистики. Поэзии и литературной деятельности ярчайшего представителя Серебряного века дали высокую оценку Н. Оцуп, Г. Струве, Ю. Айхенвальд, A.B. Амфитеатров, К. Мочульский, В. Вейдле, Е. Аничков, JI. Страховский, С. Маковский, И. Одоевцева, В.Ф. Ходасевич, Г. Иванов, А.Н. Толстой, А.И. Куприн и многие другие.
Только с конца 1980-х годов, после раскрытия Г.А. Тереховым («Новый мир», 1987, № 12) истинной причины ареста и расстрела Н.С. Гумилева, началось освоение его творчества на родине. В настоящее время ощущается острый интерес к его личности и поэзии. Целенаправленное и плодотворное изучение наследия Гумилева проходит по двум основным направлениям: устанавливается неповторимая индивидуальность
художника-новатора и прослеживается его творческий путь - восхождение к высотам искусства. Опубликованы на эту тему несколько монографий, множество научных статей, воспоминаний современников, проведены многочисленные научные конференции.
Все работы, созданные за рубежом и в России, привлечены и осмыслены с точки зрения избранной темы в настоящей диссертации. Особенно значительными для автора данной работы стали раздумья исследователей о многоплановости отдельных произведений и целостных сборников зрелой лирики Гумилева, об органичном сочетании в его образной системе разнохарактерных обобщений, устремленных к открытию связей между неоднородными гранями человеческого бытия. В богатстве

духовных прозрений поэта справедливо была установлена непреходящая ценность его наследия. В этой области к важным и убедительным наблюдениям пришли многие деятели Русского зарубежья. Близкий друг Гумилева Н. Оцуп с восхищением писал: «Пленительная эта фигура, одна из самых пленительных в богатой замечательными людьми русской поэзии» (3, 558), так прояснив свою мысль: «Она вся насыщена красками, образами и звуками. Однотонных стихов, т.е. таких, где все сведено к одной теме, одному чувству, почти нет. <...> Чаще всего в каждом отдельном стихотворении сплетено несколько тем, внешние описания слиты с психологическими, живопись - с философией, музыка - с прозой» (3, 567).
Феноменальное воздействие лирики Гумилева выразительно истолковал Ю. Айхенвальд: «Не плоской понятностью понятна и пленительна поэзия, а той бездонной глубиной, теми перспективами бесконечных смыслов, которые она раскрывает в таинственной музыке своих речей» (4, 276). Вот почему критик скорбел о вынужденном, трагическом обрыве поэзии Гумилева: «история сделала из нее только отрывок. Рост его творчества не кончился. Оно становилось все углубленнее, в него проникли философские моменты, оно начало было развиваться под знаком той большой мысли, что поэтам, властелинам ритмов, доверены судьбы всего всемирного движения и что они
Слагают окрыленные стихи,
Расковывая косный сон стихий» (4,275-276).
По поводу закрепившегося за Гумилевым узкого определения -«искатель и обретатель экзотики» (4, 65) - Г. Струве принципиально заметил: «Экзотические образы и темы, мотивы кочевья и странствий действительно проходят через всю поэзию Гумилева, но она ими не исчерпывается» (5, 95). В том же плане расценил исследователь суть литературного течения, возглавленного Гумилевым: «Акмеизм был сам детищем символизма, и Гумилев хорошо это сознавал <...>. В сущности, бой, который Гумилев давал символизму, был направлен лишь против

В Евангелии от Иоанна определен источник достижений: «Я есмь истинная виноградная Лоза, а Отец Мой - Виноградарь; Всякую у меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода. Вы уже очищены через слово, которое Я проповедал вам» (Ин. 15: 1-3). Протоиерей Константин Островский так расшифровал это определение: «Тот, кто направляет свою волю по воле Божией, того слово Божие, живое и действенное и острее всякого меча обоюдоострого (ср. Евр. 4: 12), очищает, чтобы он больше принес плода, а кто идет против слова Божьего, того оно отсекает, а отсеченная “ветвь не может приносить плода сама собою, если не будет на лозе (Ин. 15: 4)”» (48, 54-55). Гумилев наполняет жизнь Адама творческой энергией, в его крови кипит жажда познания и созидания:
Он любит и скрежет стального резца,
Дробящего глыбистый мрамор для статуй,
И девственный холод зари розоватой,
И нежный овал молодого лица, -Когда на холсте под ударами кисти Ложатся они и светлей, и лучистей. (I, 149)
По такой, соотнесенной с мудрыми прогнозами Ветхого и Нового завета, канве автор стихотворения выстраивает свою концепцию. Главный акцент в ней поставлен на несовершенство «новых людей», на развенчание порочного уклада их жизни:
Так золото манит и радует взгляд,
Но в золоте темные силы таятся,
Они управляют рукой святотатца И в братские кубки вливают свой яд... (1,150)
Немудрено, что сам Адам испытывает у Гумилева «беспредельную усталость», ощущает, что Ева, как «лунная дева», - «вечно и всюду чужая, чужая», приходит к мысли о смерти-избавительнице:
Рожденный из праха, да буду я прахом (I, 150),