Сюжет о царе-старце в русской литературной традиции : на материале корпуса текстов о праведнике Фёдоре Кузьмиче

• Автор: Гайдукова, Евгения Борисовна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2008
• Место защиты: Красноярск
• Количество страниц: 215 с.

Глава 1. Истоки сюжета о Федоре Кузьмиче. Текст и контекст
§ 1. Источники цикла легенд о Федоре Кузьмиче
§ 2. Сюжет о царе-старце в историко-культурной перспективе
§ 3. «Сказание о жизни и подвигах раба Божия Федора Кузьмича...» как протосюжет корпуса текстов о старце Федоре
§ 4. Сюжет об отречении в типологическом освещении
Глава 2. Цикл легенд о Федоре Кузьмиче: генезис и развитие сюжетных схем (сопоставительная часть)
§ 1. Жизнеописание старца Федора Кузьмича: история сюжетосложения
§ 2. Циклизация сюжета о старце Федоре Кузьмиче: включение в контур сюжета героев-«двойников»
Глава 3. Сюжет о царе-старце в русской литературной традиции конца
XIX - начала XXI вв
§ 1. Ранние литературные версии сюжета о Федоре Кузьмиче: повесть «Посмертные записки старца Федора Кузьмича...» Л.Н. Толстого и ее предшественники
§ 2. Сюжет о царе-старце в русской литературной традиции первой половины
XX века: основные тенденции развития
§ 3. Трансформации сюжета о Федоре Кузьмиче на рубеже ХХ-ХХ1 веков: роман Т. Толстой «Кысь» и иные рефлексии сюжета в современную эпоху
Заключение
Приложения
Список литературы.

Проблема трансформации традиционных (в том числе «бродячих») сюжетов начала активно исследоваться еще в XIX веке и по сей день не утратила своей актуальности. Традиционные сюжеты и мотивы являются теми элементами, которые в наибольшей мере скрепляют единое целое русской литературы, связывая между собой разновременные эпохи. Национальная культура всегда эксплуатирует ограниченный сюжетный репертуар: сюжет о ревизоре, сюжет о «мертвых душах», о договоре человека с дьяволом, о гордом царе, о «строительной жертве», некоторые другие. Нас интересует судьба группы текстов, принадлежащих русской классической литературе и варьирующих сюжет о «странствующем» императоре Александре I — Федоре Кузьмиче.
Старец Федор Кузьмич довольно быстро превратился в национальный-символ: уже в конце XIX века он представлялся легендарной фигурой. Его реальная историческая биография была неоднократно пересмотрена и пересматривается по сей день. Сюжет о нем возник как результат мифологизации реальной исторической личности и подлинных событий, в результате чего последние утратили историческую и личностную конкретность и вступили на длительный этап идейно-семантического обобщения [Нямцу 1988: 30-32]. Вследствие этого процесса разнообразные легенды, слухи и предания «кристаллизировались» в единое сюжетное целое. Таким образом, Федор Кузьмич приобрел способность включаться в различные нарративы, конструируемые различными группами реципиентов, преследующих свои интересы. Он выступает и как отрекшийся император, и как апостол скопцов, и как местночтимый томский святой, и как бродяга и каторжник, и как духовный наставник Хромовых и Александры Никифоровны. В этих столь различных качествах в коллективной памяти сохраняются различные части «биографического нарратива» Федора Кузьмича и регулярно воспроизводятся в художественных текстах. В связи с этим исследование сюжета о Федоре Кузьмиче в ракурсе литературных традиций представляется весьма перспективным.
Сюжет о Федоре Кузьмиче соединяет в себе несколько легенд, среди которых первостепенное значение имеют легенды о странствующем императоре и об уходе от мирской суеты. Первые актуализируют социально-утопическое содержание сюжета, вторые - моралистическое. Специфика формирования и бытования социально-утопических легенд в народной среде была рассмотрена К.В. Чистовым в работе «Русская народная утопия (генезис и функции социально-утопических легенд)». Исследуя па богатом фактическом материале корпус русских социальноутопических легенд о «возвращающихся избавителях», К.В. Чистов особо оговаривал ряд преданий, в которых присутствует образ исчезнувшего и спасшегося царя, но нет и намека на то, что этот царь будет избавителем народа. К ряду подобных народных легенд можно отнести легенду о Борисе Годунове, о Павле I, который якобы спасался в Сибири под видом мужика Афанасия Петровича, о Вере-Молчальнице (по слухам, под этим именем скрывалась императрица Елизавета Алексеевна), »
к этому же ряду следует отнести и сказание о Федоре Кузьмиче.
С легендами о «возвращающихся царях-избавителях» связано явление самозванства. В легендах о самозванцах (Лжедмитриях, Алексее Петровиче-«избави-теле», Петре Ш-Пугачеве и прочих, достаточно подробно описанных К.В. Чистовым) с образом скрывающегося монарха связываются определенные народные чаяния, надежды, народ ожидает возвращения законного правителя, а сам скрывающийся царь не стремится прятать свое истинное лицо, набирает себе команду, рассылает грамотки, предпринимает решительные действия к возвращению.престола и так далее. У легенды о монархе-старце, привлекающей наше внимание, иная отличительная черта: как правило, герой корпуса преданий не стремится вернуться в суетный мир, наоборот, он всячески скрывается от назойливых почитателей, от тех, кто может его узнать и разнести по всему свету об его местонахождении, вообще об его существовании. Герой этот скрывает свое настоящее имя, не демонстрирует никаких знаков на теле, никаких прочих царских регалий и атрибутов, более того, иногда накладывает на себя различные обеты (молчания, затворничества и пр.). Таким образом, казалось бы, непростительной ошибкой будет именование Федора Кузьмича самозванцем, как это делает, например, В.А. Долгорукий, прямо называя старца Федора Кузьмича последним самозваным царем [Долгорукий 1887: 220]. Однако само наличие подобной рецепции свидетельствует о типологической близости указанных нами сюжетов, что обеспечивает и сходную реакцию. От Федора Кузьмича мотив самозванства вполне мог «ожидаться», как, например, от Ермака ожидался мотив воцарения1.
1 Связь царской темы с образом Ермака видна из текстов исторических песен. Так, например, один из вариантов песни содержит следующую характеристику покорителя Сибири: «Появился к нам Сибирский Царь, / Сибирский царь Ермак Тимофеевич, / Ермак Тимофеевич Бургомиров» [Исторические песни 1960: 514].
ния - единственно допустимый вид литературного освоения сюжетного ядра в рамках житийного канона. Произведение дополняется эпизодами встреч, узнаваний, исцелений, случаями прозорливости, посмертных чудес и тому подобными тематическими элементами. Сама фабула сказания при этом не изменяется. Свидетельство тому - уже неоднократно упоминаемые нами переиздания «Сказания...» с не-значшельными изменениями и составленные в том же духе произведения.
К «Сказанию...» как протосюжету наиболее близкими оказываются составленные в конце XX века жития Святого праведного Феодора Томского (томская и новосибирская редакции).
Одновременно ряд текстов заметно отличается от протосюжета, что, как ни парадоксально, обусловлено вариативностью материала. Данный аспект обеспечивает возникновение’ новых интерпретаций сюжета-источника в позднейших литературных произведениях. Писатели привлекают второстепенные варианты, акцентируют незначительные и ускользавшие от взглядов современников детали, и, как следствие этого, происходит не только событийное усложнение традиционного сюжета, но и вводятся новые мотивировки, появляются- новые персонажи, может углубляться проблематика. Пример тому - поэма Д. Самойлова «Струфиан», где* Александр I оказывается «восхищен» на небо инопланетянами1, или рассказ Г. Петрова «Терпеливый Арсений», в котором мы видим Федора Кузьмича в современной коммунальной квартире в образе полусумасшедшего старика, которого, в конце концов, забирают в лечебницу. Этот ряд можно было бы продолжить. Благодаря появлению таких форм освоения традиционного сюжетно-образного материала возникает спиралевидная эволюция сюжета [Нямцу 1988: 34], что препятствует его семантическому истощению и способствует многократному возрождению в литературе.
Предание о Федоре Кузьмиче, впервые получившее законченное воплощение в «Сказании о жизни и подвигах раба Божия Федора Кузьмича...», и разворачивающийся за ним весь корпус сюжетов о старце является одним из показательных результатов взаимодействия и интеграции циклического (мифологического) и ли1 Весьма любопытным оказывается факт «подстраивания» научных концепций под готовый литературный сюжет. Г.С. Гриневич в своей монографии (2005 г.) совершенно серьезно (в прочем, без ссылок на источники) пытается доказать, что ироничная, поэма Д. Самойлова практически документальна, так как Александр Первый вполне мог улететь из Таганрога на воздушном шаре [Гри-невич 2005: 85]. Так псевдонаучное толкование становится продолжением мифологии.