Поэзия Клавдиана в русской рецепции конца XVII - начала XX вв.

• Автор: Шмараков, Роман Львович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2008
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 406 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА 1. Предыстория: Клавдиан в русской литературе до 1730-х годов

ГЛАВА 2. Клавдиан и торжественная ода
ГЛАВА 3. Клавдиан и героическая поэма
3.1. Прямое влияние: «Гильдонова война»
и эпический аппарат чудесного
3.2. Опосредованное влияние: сцена адского совета
ГЛАВА 4. Клавдиан в переводах М.И. Ильинского
4.1. Клавдиан и неолатинские поэты
4.2. «Кл. Клавдиана творения»
ГЛАВА 5. Клавдиан в эпоху «категориального перелома»
(1780-е-1810-е)
5.1. Клавдиан и высокое
5.2. Новая одическая рецепция: жанровые новации В. Петрова
5.3. Клавдиан в культуре сентиментализма: пределы рецепции
ГЛАВА 6. Упадок и возвращение: с 1810 по 1910-е годы
6.1. Клавдиан и самобытное-. 1810-30-е гг
6.2. «Льстивый панегирист» и «школьная реторика»: с 1 840-х до начала XX
века
6.3. Клавдиан в символическом лесу: начало XX века
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ЛИТЕРАТУРА
СОКРАЩЕНИЯ

ВВЕДЕНИЕ
Едва ли стоит подробно говорить о том, что греко-римская античность есть общее достояние народов Европы и что именно она представляет собой зримое единство «европейского дома», отказ от которого приводит к разнообразным крайностям духовного партикуляризма; что самый гуманизм, со всеми импликациями, расширившими его значение, берет исток от занятий классической литературой, понимаемых как яШсНа Ьшпашога, т.е. в наибольшей степени приличествующих человеку.
Меж тем в духовном комплексе, который объединяется именем Античности, римская культура занимает специфическое место для новоевропейской традиции. «Римская литература - первая “выведенная” литература. Она сознательно вступает в спор с традицией другого народа, превосходство которой признает. Она обретает себя, отделяясь от предшественников, и вырабатывает дифференцированное самосознание. Таким образом она осуществляет предварительную работу в интересах позднейших европейских литератур и получает возможность стать по отношению к ним в позицию учителя» [4, I, 31 ]1. Римская литература была первой, возникшей в подобных обстоятельствах, но с тех пор «дифференцированное самосознание» становится проблемой любой складывающейся национальной литературы, для которой римский опыт является принимаемой или отторгаемой моделью. Греческая литература созидает условия
1 Ср.: «Если греческая словесность важна для всех по своему художественному богатству и полной самостоятельности, литература римская представляет для нас особый интерес но многим параллелям с литературой русской. Мы, как и римляне, заимствовали литературный формы, а отчасти и содержание своей словесности; как и римляне, мы постепенно освобождались от подражательности, и путь наш и их был один и тот же. У нас, как и у них, первые литераторы, давшие несколько образцов в разных видах “поэзии”, таких образцов, которые обратили на себя внимание только потому, что были первыми в своем роде (подобно тому, как первыя ягоды летом ценятся, как бы оне ни были кислы) понимают о себе очень высоко и настойчиво требуют себе беземертия», - пишет рецензент (Л.К.) «Лекций по истории римской литературы» В.И. Модестова. В примечании он сравнивает самомнение Сумарокова с самомнением Энния, прибавляя: «Это общее явление подражательных литератур, также Петрарка, как автор Африки, мнил себя равным Виргинию, Готшед - равным Буало и т.д.» (ИВ. 1888. №9. С.651 сл.).
для диалога, а римская в эти условия входит, познавая мир словесности не в космогонических, а в космологических терминах. Ее ситуация многократно воспроизводилась в истории европейских литератур. При этом опыт римской архаики и классики оказывался преломлен через призму поздней античности. Оглядываясь в прошлое, Полициано видел Овидия через Клавдиана и Вергилия через Лукана и Стация, - а отец классической филологии, Петрарка, был одним из творцов легенды о Клавдиане как своем земляке, одном из когорты прославивших флорентийское имя.
Позднеримские оценки, окрасившие трансляцию классического наследия, широко растеклись по новоевропейской культуре. После структурного кризиса III в. римская культура переживает последний расцвет - «константиновско-феодосиевское возрождение», где имя Клавдиана — одно из самых ярких.
Биографических подробностей о Клавдиане известно мало. Клавдий Клав-диан, грек родом из Александрии Египетской, появившийся на свет около 370 года, в начале 390-х годов покинул родину и после более или менее продолжительных странствий, о направлении которых можно лишь гадать, прибыл в Рим, где, выступив как латиноязычный поэт и удачно выполнив заказ на панегирик консулам 395 года, привлек внимание Стилихона, романизированного вандала, полководца Феодосия Великого. Стилихон, которого Диесперов [86, 96] удачно назвал «полудержавным властелином», после смерти Феодосия стал опекуном его младшего сына Гонория и правителем западной половины империи - но объявил, что умирающий император оставил его опекуном и старшего сына, 18-летнего Аркадия. Первое написанное по заказу двора сочинение Клавдиана должно было засвидетельствовать эти притязания. В панегирике на консульство 396 года, которое принимал 11-летний Гонорий, Клавдиан с блеском решил задачу прославления державного отрока, равно как и задачу, поставленную Стилихоном, и с этого момента занял блистательное и беспокойное место придворного поэта, заслужив на этом поприще славу «певца Стилихона» и титул «последнего римлянина» (чаще и, кажется, с большими основаниями воздаваемый Боэцию). С 396 и до 404 года, когда Клавдиан, видимо, окончил свои дни,

жели стяжать новое’. Ниже снова с маргиналией «Клді'дій»: НытЬ и(ы)н (sic!) тєрзляй слшрєнія, богатНїєт, соблюдаяй, нищєтствуєт. - £wfr.II,213f.: at nunc, qui foedera rumpit, / ditatur; qui servat, eget ‘ныне же, кто разрушает договоры, обогащается, а кто блюдет, нищенствует’ (л. 150 об., 151 об.).
Глава XIX, «О милосердии», с пометой «Клдкдїлн» афоризм из «речи Феодосия»: Єдина Е(о)гд подобнт л(и)л(о)сть ндл. Вслед за этим, с пометой «тойжє w совіітничєств'Ь лілшґліа»: Иже употрєкляєт лгучєиїя, лют есть, и 3AK0HWB ВИДИТСЯ ЛЄСТЬ свєршдти СЄЕ'Ь, ЄГДД і/трОБД жєлчїю восплдмє-нится, горит стрдстию, несется тщетити лгногонлЬ’дный, вины несв'Ьдомь: E(o)rtf БЛИЗОК ЄСТЬ, ЄГ0ЖЄ ВИНА НЄГН’йв подвижет, иже д’Ълд возддющи совгЬтол, показати может лечел кровдвыл. - Это Theod.224-229: Qui fruitur poena, férus est, legumque videtur / vindictam praestare sibi; cum viscera feile / canduerint, ardet stimulis ferturque nocendi / prodigus, ignarus causae: dis proximus ille, / quem ratio, non ira movet, qui facta rependens / consilio punire potest, mucrone cruento / ‘Кто наслаждается карой, жесток, и возмездие, следующее по закону, кажется, свершает для себя; когда нутро разгорается желчью, он пылает под стрекалами и несется, щедрый на вред, не разбирая вины: богам близок тот, кого разум, не гнев движет, кто, взвешивая деяния, способен карать по рассуждении’ (позже цитация Theod.221 sq. появляется в риторике Крайского, в разделе об украшающих речь сентенциях: ОР РГБ. Ф. 183. №279. Л.241 об.-242).
Mucrone cruento ‘мечом кровавым’, относящееся в оригинале к следующей фразе, прибавлено в русском переводе к предшествующей, и смысл исказился. Но дальнейшая фраза приведена тут же, с маргиналией «тойжє»: Дд величд-ЮТСЯ ИНЇИ, ДД прилєжлт ЛЮТОСТЇЮ Б0ЯЗНЄНИ выти, и придлннылш человек богдч’ствы дд умнождют сокровищд. - Theod.230f.: se iactent alii, studeant feritate timeri / addictoque hominum cumulent aeraria censu ‘<мечом кровавым> пусть хвалятся иные, пусть тщатся быть страшны жестокостью, и конфискованным имуществом наполняют казну’. Вслед за этим, без пометы: Тишина Б0ЛШЫЛ ПОДОБЛЄТ, содіїловдєт кроткдя ВЛАСТЬ, ЄЖЄ НАСИЛУЮЩАЯ НЄМ0ЖЄТ,