Библейские мотивы и образы в творчестве В.В. Маяковского 1912-1918 годов

• Автор: Шалков, Денис Юрьевич
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2008
• Место защиты: Ростов-на-Дону
• Количество страниц: 230 с.

СОДЕРЖАНИЕ

Введение
Глава 1. Творчество В.В. Маяковского 1912-1918 годов в философско-эстетическом пространстве.
1.1 Маяковский и русский «религиозно-философский ренессанс» конца XIX - начала XX века

1.2 Маяковский и теургическая эстетика

Глава 2. Диалектика богоборчества и богоискательства в художественной системе В.В. Маяковского.
2.1 Семантика библейских аллюзий и реминисценций в лирических произведениях 1912-1916 годов и трагедии «Владимир Маяковский»
2.2 Индивидуально-авторская христология и богоборческие мотивы в поэме «Облако в штанах»
2.3 Образ «языческого Христа» в поэме «Флейта-позвоночник»: религиозно-философский и эстетический аспекты
2.4 Антропологическая концепция Маяковского: синтез Человекобожест-ва и Богочеловечества в поэме «Человек»
Глава 3. Своеобразие эсхатологических и космогонических представлений в художественном универсуме В.В. Маяковского.
3.1 Персональная апокалиптика и модернизированный хилиазм в поэме «Война и мир»
3.2 Пьеса «Мистерия-буфф»: символическое травестирование библейской и фольклорно-мифологической космогонии
Заключение
Список литературы
ВВЕДЕНИЕ

В обывательском сознании творчество В.В. Маяковского и Библия - «две вещи несовместные». В советском маяковедении этот принцип приобрел статус аксиомы. Десятки лет существовало предубеждение, что «лучший, талантливейший поэт нашей советской эпохи» мог обращаться к Священному Писанию только для того, чтобы «... противопоставить свое жизнеутверждающее мироощущение мертвым религиозным догмам», ибо «там, где силен человек, - нет места богу» [216; 128, 90]. Пришло время освободить Маяковского от навязанного ему статуса «официозного поэта, певца революции и ее глашатая», и увидеть в «агитаторе, горлане-главаре» глубоко противоречивую, неординарную, мятежную личность, «ненавидящую всяческую мертвечину» и «обожающую всяческую жизнь», бунтующую против Творца и «всей сердечной мерою» устремленную к некогда утраченной божественной гармонии.
Одной из отличительных особенностей художественного сознания переломной эпохи конца XIX - начала XX столетия стал феномен нового возвращения к Библии, выразившийся в рецепции традиционных архетипов религиозного миросозерцания, всемирно-эсхатологической и космогонической сюжетики. Функционирующие у Маяковского библейские мотивы, образы и сюжетные деривации, сама атмосфера воссоздаваемого христианского мифа выступают не только как условный культурный код, транспонирующий драматические события современности в ракурс вечных коллизий, но и как способ обретения ментального универсализма на путях обновленного мифотворчества, устремленного в будущее - «навстречу жданным годам». Не желая оставаться в стороне от социальных и бытовых проблем, Маяковский апеллировал к непреходящим духовно-нравственным ценностям, к вневременным критериям искусства, мысли и бытия; перекодировал ветхозаветные, евангельские и апокалиптические ситуации в мифологемы общечеловеческого порядка, органично вписывающиеся философско-эстетический и ассоциативно-метафорический гипертекст Серебряного века.

Извечный вопрос о взаимоотношениях человека, природы и социума разрешается Маяковским в метафизическом ключе как воплощение некоего «положительного всеединства», которое для большинства адептов русского «религиозно-философского ренессанса» стало перспективной целью и пределом вселенского эволюционного развития: «... такие совершенно разные творческие индивидуальности, как Блок, А. Белый, Скрябин, Маяковский, Есенин, Хлебников, Филонов, Пастернак, в начале столетия каждый по-своему воплотили в “корневой завязи” слов, звуков, чисел, красок главную этико-философскую и художественную идею своего времени - идею “всеединства” (В. Соловьев), “общечеловеческого мирочувствоватшя и мировоззрения” (П. Флоренский)... » [88, 5]. Библейская символика, нередко восходящая к мифопоэтическим архетипам и элементам мышления, становится организующим центром поэтической системы Маяковского и функционирует как источник универсальных художественных, эстетических и культурологических моделей, оптимальных для постижения и преобразования онтологических законов хмироздания и основ человеческой духовности.
Однако, несмотря на многочисленные интертекстуальные проекции и параллели, очевидно постоянное стремление Маяковского к секуляризации библейского пратекста, что выражается в смещении целого ряда важнейших его смысловых акцентов и придании религиозной символике новой семантической модальности. Авторские отступления от «канонической» сюжетной канвы христианской мифологии касаются не только периферийных аспектов. Основополагающие богословские доктрины нередко переосмыслены Маяковским «с точностью до наоборот». С. Семенова утверждает, что художественный мир поэта, который традиционно делят «на две различные полосы, до- и послереволюционную», напротив, демонстрирует «единство и неделимость — от первых вещей до последних: развертывание одной темы, сквозные образы, мотивы, символы... И созидает такую неделимость <...> целая поэтическая мифология, связанная с рождением, явлением в мир, миссией нового пророка» [233, 227-229].

тарный» взгляд на человека. Современный «землянин», в понимании мыслителя, - далеко не совершенный, но великий и уникальный прообраз организованного природно-космического существа. Согласно федоровской антропологии, в основе эволюционного процесса заложено стремление к порождению разума. В разумных существах природа достигнет осознания самой себя и придет к самоуправлению. Затем главная задача человечества будет определяться как восстановление всего, что было уничтожено из-за прежней неразумности и слепоты. Космическая регуляция поможет распространить влияние человека «на все системы миров» вплоть до «окончательного одухотворения Вселенной».
Философ утверждал, что феномен смерти обусловлен «несовершеннолетием» человеческого рода, который, разделившись на ученых и неученых, богатых и бедных, верующих и неверующих, потерял свое извечное «всеединство». Главная причина недоброжелательного, враждебного отношения людей и народов друг к другу, по мнению Федорова, кроется в том, что каждый человек под давлением губительных сил природы одержим стремлением к самосохранению. Ради того чтобы преодолеть нынешнее безнравственное состояние, мыслитель призывал к радикальной борьбе со смертью: возвращены к жизни и преображены должны быть все без исключения ушедшие поколения.
Федоров принимал христианское учение о возможности «воскресения для вечного наказания», но, в свою очередь, призывал к реализации «... полного и всеобщего спасения — вместо спасения неполного и невсеобщего, при коем одни (грешники) осуждаются на вечные муки, а другие (праведники) на вечное созерцание этих мук» (Цит. по: [82, 163]). Если «трансцендентное» воскрешение совершается сверхъестественной силой Создателя, то «имманентное» воскрешение призвано совершить объединенное человечество в результате «совокупного действия», образец которого явлен искупительным подвигом Христа.
В оригинальной трактовке Федорова пророчества Апокалипсиса о конце света и Страшном суде носят не прогностический, а предупредительный, «педагогический» характер: осуждение станет действительным лишь в том случае, «... если мы не соединимся для совершения нашего спасения, если проповедь