Ю.П. Казаков и И.А. Бунин: аспекты творческой эволюции и внутрилитературного взаимодействия

• Автор: Омельян, Анна Михайловна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2009
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 207 с.

Оглавление
Введение
Глава 1. Ю.П. Казаков и И.А. Бунин: мировоззренческие установки и
творческое взаимодействие
1.1. Ю.П. Казаков и И.А. Бунин: формирование сознания, становление творческой индивидуальности
1.2. «Ностальгическое сознание» как основа мировосприятия
Ю.П. Казакова и И.А. Бунина
1.3. Чувственное миросозерцание - ядро натурфилософии
Ю.П. Казакова и И.А. Бунина
Глава 2. Ю.П. Казаков и И.А. Бунин: проблемы преемственных связен в интерпретации и творческом воплощении бытийных тем
2.1. Аспекты осмысления судьбы русской деревни и особенностей национального характера в прозе Ю.П. Казакова и И.А. Бунина
2.2. Концепция антиномического родства категорий «жизни» и «смерти» и ее отражение в поэтике произведений
Ю.П. Казакова и И.А. Бунина
2.3. Развитие темы любви и ее художественная реализация в творчестве Ю.П. Казакова и И.А. Бунина
Заключение
Примечания
Список использованной литературы

Введение
В последние годы в литературоведческой науке достаточно устойчив интерес к актуализации одного из малоисследованных вопросов, связанных с выявлением воздействия творчества И.А. Бунина, признанного мастера слова, Почетного академика Российской Академии наук, Почетного члена Общества любителей российской словесности, первого из русских писателей лауреата Нобелевской и дважды лауреата Пушкинских премий, на художественные поиски и достижения представителей отечественной литературы второй половины XX в.
Неоспоримую значимость данной проблемы, способствующей обнаружению преемственных связей как основы диалога «И.А. Бунин - писатели русской литературы XX века», подчеркивали многие ученые современности: Г.М. Благасова, Е.И. Конюшенко, В.В. Нефедов и др. В монографии «Чудесный призрак: Бунин как художник» буниновед В.В. Нефедов писал, «последовательное изучение крупнейшего представителя русского реализма И.А. Бунина как художника, его активных связей с предшественниками, современниками, наследниками только начинается. Обобщающих исследований, специально посвященных этой теме, нет» (Нефедов: 1990, 236).
В контексте сказанного обозначенный вопрос обнаруживает свою почти полную неразработанность применительно к творчеству известного прозаика второй половины XX в. Ю.П. Казакова.
Материалы, непосредственно посвященные выявлению устойчивой связи произведений Ю.П. Казакова с бунинской традицией, исчисляются единицами.
Литературоведческие и критические работы (Г. Березко, Л. Фоменко,
В.Фролов, А. Эльяшевич и др.) конца 1950-1970-х гг. содержали схожие по оценке отзывы противоречивого характера по поводу обнаружения в каза-ковской прозе следов влияния классика: так, с одной стороны, Ю.П.Казакова оценивали как молодого, талантливого, перспективного прозаика, умеющего

мыслить самостоятельно, а с другой, - называли эпигоном, подражателем, бездумно копирующим давно и хорошо известные образцы классической литературы.
Так, критик Г. Березко, предупредив молодых писателей о том, что «слишком усердная учеба у больших мастеров бывает иногда даже опасна» (Литературная газета: 1960, 20 августа, 4), в качестве доказательства своего тезиса обращался к довольно поверхностному рассмотрению некоторых рассказов Ю.П. Казакова. «Случается, что, читая рассказ <...> одаренного современника, вы словно бы улавливаете чужую, знакомую вам по знаменитым книгам интонацию, - заключал Г. Березко. - <...> Писатель, только повторяющий «приемы», дававшие некогда великолепные результаты, силится рассмотреть окружающую его жизнь как бы сквозь чужие очки. Это приводит к тому, что «объект» наблюдений окрашивается в несвойственные ему «литературные» оттенки, изменяется, искажается <...> Рассказ о сегодняшних колхозниках начинает вдруг походить на бунинские рассказы <...> как это случилось с некоторыми вещами очень способного Ю.П. Казакова» (там же: 4).
Вслед за Г. Березко, В. Фролов - в стремлении «защитить» Ю.П. Казакова от «малопрофессиональной критики» — замечал, что начинающий прозаик «талантлив и ярок», а потому ему необходимо «разъяснить» следующее: «Мы не отрицаем мастерство Бунина, под явным влиянием которого он находится, однако мы утверждаем, что Бунин на жизнь смотрел односторонне и поэтому видел в ней только уродливое...» (Октябрь: 1959, № 10, 222). Чтобы та же тенденция не стала активно проявляться в творчестве Ю.П. Казакова, его, по мнению В. Фролова, необходимо предостеречь от «ошибки» активного следования бунинской традиции.
Как правило, советские критики обращались к оцениванию ранних рассказов Ю.П. Казакова, когда художник еще не вполне нашел себя, не до конца выработал свой стиль, и писали об очевидном ощущении в них традиции

вать себя» (Литературное наследство: 1973, 1, 384). Согласно Бунину, эти качества характеризуют главным образом одаренного человека: творца, поэта, художника, пророка, - от природы наделенного «способностью особенно сильно чувствовать не только свое время, но и чужое, не только свою страну, но и другие, не только себя самого, но и прочих людей...», - то есть носителя памяти с «особенными свойствами» (там же: 384).
Носителем памяти с подобными свойствами был и прозаик второй половины XX столетия Казаков. Интерес к старине, привитый писателю с детства, ощущение себя внутри исторического времени давали ему неограниченные возможности воспринимать народную жизнь «во всем ее объеме», «в ее вековой целостности», «в осознании ее национальных корней» (И. Кузьмичев). Показательными в этом смысле представляются слова В. Турбина. Вспоминая беседу с писателем о древнем Новгороде, он подчеркивал, что «в русском нашем средневековье Казаков был как дома» (Турбин: 1983, 468). На особенного рода связь прозаика с народной жизнью, с ее древнейшей историей указывал и К. Паустовский. Маститый художник причислял его к лучшим русским писателям, обладавшим «превосходным и плодотворным свойством» (Паустовский: 1972, 9, 451)'1 чувствовать слагавшуюся на протяжении веков поэзию народной жизни.
Творчество Бунина и Казакова сближает общность их представлений о человеке как универсальной субстанции, сопрягающей в своем микрокосме разные эпохи и, тем самым, сообщающей любой частной жизни макрокосми-ческий масштаб. Чувство причастности к истории и родине, «ощущение связи с былым, далеким, общим» случайно пробуждает в маленьком Алексее Арсеньеве («Жизнь Арсеньева» И.А. Бунина) отец, предположивший, что большой черный ворон, сидящий на Чернявской дороге, может быть, «жил еще при татарах», ведь «вороны живут по нескольку сот лет». Воображение мальчика рисует «странные и занятные» картины прошлого, давно ушедшего времени: «Татары, Мамай, Митька... Несомненно, что именно в этот вечер впервые коснулось меня осознание, что я русский и живу в России, а не про-