"Русская идея" в прозе Ф.М. Достоевского и Андрея Белого: мифологический и эсхатологический аспекты "Петербургской темы"

• Автор: Крысин, Роман Игоревич
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2009
• Место защиты: Липецк
• Количество страниц: 190 с.

Оглавление
Введение с.З
Глава 1 «Русская идея» и её роль в оценке «дела» Петра. Мифология и эсхатология
Глава 2 Эсхатологическая система взглядов Ф. М. Достоевского с
2.1 Эволюция образа Петербурга в ранних произведениях Ф. М. Достоевского («Бедные люди», «Двойник»)
2.2 Типы русского национального сознания в романах Ф. М. Достоевского
Глава 3 Роман «Петербург» Андрея Белого в контексте идейных исканий Русского ренессанса
3.1 Символизм
3.2 Роман «Петербург» в контексте историософской концепции Андрея Белого
3.2.1 «Серебряный голубь» и декадентский кризис «русской идеи»
3.2.2 Творческая история романа «Петербург»
3.2.3 Мифологическая и эсхатологическая символика в образах романа «Петербург»
3.3 Мифология в судьбах героев «Петербурга» Андрея Белого и «Огненного Ангела» Вал. Брюсова
3.4 Традиции Ф. М. Достоевского в романе «Петербург»
Андрея Белого
Заключение
Список литературы

Введение
Следует признать аксиоматичным, что влияние творчества Ф. М. Достоевского на формирование религиозно-философской и эстетической концепции русского символизма было значительным. Следует также признать, что усвоение его идей в символистской среде начала XX века в значительной степени проходило под влиянием Д. С. Мережковского как автора статьи «Пророк русской революции» и книги «Достоевский и Толстой». Концепция Мережковского в суммарном виде может быть сведена к двум положениям:
1. Мережковский признавал Достоевского за пророка Апокалипсиса, «Церкви и Царства Грядущего Господа», чье творчество направлено на «нетленное ядро истины, лучезарное семя новой жизни», то есть - на преображение действительности;
2. Однако избранные писателем средства и твердыни, на которые тот опирался, автор указанной статьи называет «тремя провалами в неизбежных путях России к будущему». Провозглашение писателем народности было вызвано, по Мережковскому, непониманием Достоевским устремленности русского крестьянства к земле и потому невозможности соединения народа с христианством, устремленным в небо. Православие Достоевского и православие вообще Мережковский как религиозный модернист подвергает остракизму за претензии на исключительное право хранить настоящий Христов образ для одного русского народа-богоносца. Самодержавие как один из мировоззренческих столпов позднего Достоевского обличается за уподобление Кесаря Господу, что означает утверждение идеи человекобожия'. «Россия уже не “колеблется”, а падает в бездну. Самодержавие рушится. Православие в большом “параличе” нежели когда-либо. И русской народности поставлен
1 «В основе всякой государственности заложена болсс или менее сознательная религия Человекобожества» — [ 11 б, с. 95] прямо говорит Д. С. Мережковский в открытом письме Н А. Бердяеву.

вопрос уже не о первенстве, а о самом существовании среди других европейских народов» - [1 18, с. 164, 165, 167, 172] - заключает автор статьи.
Предъявляя «счет» Достоевскому, Мережковский, тем не менее, подчеркивает: «Он - самый родной и близкий из всех русских и всемирных писателей не мне одному» [118, с. 164]. То есть, Мережковский признает Ф. М. Достоевского несмотря на все его «ошибки» великим мыслителем и полагает своей задачей просто сказать жестокую правду, не умаляющую достоинство выдающегося человека, а показывающую только его сложность.
Проблема отношения Андрея Белого как типичного, во многих отношениях, представителя русского символизма, к идеям и самой личности Ф. М. Достоевского так или иначе затрагивалась в работах Л. К. Долгополова («На рубеже веков»), И. И. Гарина («Многоликий Достоевский»), В. А. Са-рычева («Эстетика русского модернизма: проблемы жизпетворчества») и других исследователей творчества как Достоевского, так и Белого. Наиболее основательным изысканием на указанную тему, нам представляется статья А.
В. Лаврова «Достоевский в творческом сознании Андрея Белого (1900-е годы)» (1988), вошедшая позже в виде главы в монографию «Андрей Белый в 1900-е годы. Жизнь и литературная деятельность» (1995).
Лавров мотивирует свое обращение к рассматриваемой им проблеме следующим образом: отношение Белого к Достоевскому потому «заслуживает внимания», что оно - «характерный пример усвоения творчества великого писателя русскими символистами» [112, с. 131]. Осознавая многоаспектность и широту темы, исследователь намеренно ограничивает её хронологически (1900-е годы, «до начала работы Белого над романом «Петербург») и тематически - изучением влияния Достоевского на духовное самоопределение Белого и эволюции отношения Белого к Достоевскому. Освещение последнего вопроса автору статьи «представляется небесполезным» на том основании, что суждения Белого о Достоевском, высказанные в разные годы, противоречат друг другу, и потому, будучи вырванными из контекста того или иного

тального морализма» [91, с. 106]. Подобный «путь предательства слабых, соучастия со злодеем» И. А. Ильин считает гораздо большим отступлением от норм христианской этики, чем «наименее неправедный» «путь меча», ибо христианин, по мнению мыслителя, «призван идти по Его [Христа - Р. К.] стопам: как Он - принять мир и не принять зла в мире; как Он - восприять зло, испытать его и увидеть, но не приять его; и повести со злом жизненносмертную борьбу» [91, с. 204, 202-203].
Таким образом, правильным решением вопроса о противлении/непротивлении злу, с точки зрения христианства, следует признать либо «сентиментальный морализм» Л. Толстого (в трактовке Ильина), либо мысль Бердяева о противоречии в христианской системе ценностей, либо точку зрения Ильина о возможности отвечать «врагам Божьим» насилием, при том что «путь меча» не есть все-таки абсолютно праведный, но «наименее неправедный», по сравнению с «сентиментальным морализмом».
Петровские реформы как раз и стали одним из тех переломных моментов истории, в период которых с новой силой поднимаются вопросы религиозного толка и обостряются противоречия между группами людей в зависимости от их социальной и/или идеологической принадлежности. Ломка целого строя культуры, которой жила Россия до Петра, неизбежно вызвала ассоциации с Апокалипсисом.
Социально-политические процессы рубежа ХУП-ХУШ вв., задавшие новое, прозападное, направление развития России, серьезно пошатнули уверенность русских людей в их исключительности, в праве на особый исторический путь их страны. Необходимо сказать, что уже к тому времени названная уверенность была поколеблена религиозной реформой патриарха Никона, т. е. фактическим развенчанием церковными властями теории «Третьего Рима»1, долгое время питавшей ощущение избранничества России. Раскол,
1 Согласно Ключевскому, задачей нововведений, предпринятых Никоном, была реализация идеи Вселенской Церкви, идеи политического и духовного сближения русской православной церкви с «восточными церквами» [100, с. 406-407]. Иначе говоря, целыо нововведений было утверждение идеи православно-вселенской в противовес идеи «правослашюи-пзбранническон.