Концепция "эстетики жизни" в творчестве К.Н. Леонтьева

• Автор: Буряченко, Валентина Владимировна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2009
• Место защиты: Воронеж
• Количество страниц: 171 с.

Оглавление
1. Введение
2. Глава 1. «Эстетика жизни» в философских и литературно-критических произведениях К.Н. Леонтьева

1.1. Философские произведения К. Леонтьева

1.2. Литературно-критические произведения К. Леонтьева

3. Глава 2. Сословное в «эстетике жизни»: «русский тип дворянства» в литературных произведениях К. Леонтьева
2.1. Поэтизация дворянского уклада жизни в романе-воспоминании «Подлипки» («Записки Владимира Ладнева»)

2.2. Философская составляющая в романе К. Леонтьева «В своем краю»

4. Глава 3. Эстетика и экзотика в беллетристике К. Леонтьева («Исповедь мужа», «Из жизни христиан в Турции»)

5. Заключение

6. Библиография

ВВЕДЕНИЕ
«Еще не разобравшись, кто и что он,<...> я по всему циклу его идей, да и по темпераменту, по границам безбрежного отрицания и безгранично далеких утверждений увидел, что это человек пустыни, копь без узды <...>»
(В. В. Розанов)
Константин Николаевич Леонтьев (1831 - 1891) и в свое время, и значительно позднее оставался непризнанным мыслителем, во многом, пророком, идущим вопреки сложившимся традициям в философии и литературе. Он, как настоящая творческая личность, «не ограничивался стереотипами и общепринятыми мерками» [35,37]. Все философско-литературное наследие К. Леонтьева пронизывает стремление плыть против мощного течения из множества стереотипов и модных тенденций, чтобы указать на главную ценность жизни - ее эстетическую сущность. К. Леонтьев был разносторонней личностью: врач по образованию, дипломат по службе, публицист и писатель по интересам, философ по убеждениям и богослов по глубокому религиозному чувству. Без него, по мнению многих ученых, представление о нашей отечественной религиозно-философской мысли и литературе было бы неполным.
При жизни К.Н. Леонтьева его сочинения не привлекали особого внимания критиков и не являлись предметом интереса широкого читателя. Он выходил за рамки распространенных в то время демократических взглядов и течений: К. Леонтьев был всегда сторонником крепкого самодержавия и сословной общественной структуры. Лишь после смерти философа его творчество стало притягательным для исследователей русской культуры. К. Леонтьев, по признанию некоторых его современников, в частности протоиерея И. Фуделя, всю свою жизнь тревожился о «будущности и культурной самобытности России». К. Леонтьев беззаветно

любил свою родину и имел лишь одну цель - «предуказание путей культурного будущего страны».
К его неоспоримым достоинствам следует отнести глубокую человеческую порядочность, о которой вспоминал его современник В.В. Розанов: «Более всего меня приковывало к Леонтьеву его изумительно чистое сердце: отсутствие всякого притворства, деланности. Человек был в словах весь как - Адам без одежд <...>. Среди масок литературных, всяческой трафаретности в бездарных и всяческой изломанности в даровитых, он мне представлялся чистою жемчужиной, в своей Оптиной пустыни, как на дне моря» [147, 320]: Возможно, это была одна из причин личностного характера (помимо его оригинальных идей) обособленного положения К. Леонтьева в современной ему культуре. Другая причина, возможно, кроется в том, что К. Леонтьев был «скептиком с сердечной и идейной свободой». Иные не были так свободны, т.к. гораздо более были подчинены давлению обстоятельств или модных идей, «давая место и житейски, и литературно все же некоторой дипломатической игре. Ее и тени не было в Леонтьеве, который был в трудах своих свободен, капризен, деспотичен <...>» [148,321].
В.В. Розанов считает удивительным, что К. Леонтьев не был оценен в
свое время и как писатель, как «калибр ума», как «портрет литературный в
галерее нашей словесности». Казалось, он не имел ни предшественников, ни
последователей. От современников К. Леонтьев отличался исключительной
внутренней свободой и смелостью говорить и писать то, что вполне могло
вызвать негативную реакцию общественности. Никто до него так резко и так
прямо не обличал идейную позицию признанных писателей, Л. Толстого и Ф.
Достоевского; никто до него не критиковал современных ему литераторов* за
слабость формы, призванной «удержать от распада заключенное в
содержание», никто до него из христиан не дерзнул выступить против
«самого главного начала, Христом принесенного на землю», - против
кротости, что, по мнению В. Розанова, более всего объединяет К. Леонтьева

условием «эстетики жизни». Даже раскол в православии1 К. Леонтьев воспринимал как «одно из величайших благ для России», т.к. он является «примером разнообразия внутри единого своеобразного явления». Любая культура «не бывает однообразна в своем своеобразии. Чем разнообразнее русский дух, тем лучше» [3, 72].
Русский народ (да еще польский) Леонтьев выделял из всех других славянских народов, т.к. «только поляки и русские долго жили независимой государственной жизнью», что способствовало накоплению и сохранению индивидуальных характеристик. Остальные славяне так или иначе смешивались с другими народами, приобретая их черты. Например, «в политическом, государственном отношении и юго-славяне, и греки <...> больше напоминали французов, а в семейном отношении - германские народы» [6/7/1, 351].
Славянство Леонтьев считал носителем старого, «эпического» быта в своей «первоначальной простоте», за что и любил его. Но он писал об отсутствии у многочисленного славянства единства, «славянской идеи». При родственности языков у них разная культура, которую они не способны сохранить от влияний извне. Хорваты-католики испытали влияния итальянские, немецкие и венгерские; сербы-мусульмане мало отличаются от турок, а православные сербы, живя в двух княжествах (сербском и черногорском), имеют мало общего с собратьями по языку. Кроме того, Леонтьев отмечает, что «юго-славяне очень легко переходят в быту и общих понятиях своих из простоты эпической в самую крайнюю простоту современной либеральной буржуазности» [85, 432]. Легкая европеизация славян для Леонтьева означала переход от «первоначальной простоты» сразу в период «вторичного упрощения» и «смешения», минуя этап «цветущей сложности».
1 Речь идет о сектах молокан (XVIII в.), духоборцев (XVIII в.), скопцов, двоеверов и др. Последние сохраняли языческие обряды и после принятия христианства.