Чеховские интенции в русской драматургии второй трети XX века

• Автор: Кулькина, Луиза Викторовна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2010
• Место защиты: Астрахань
• Количество страниц: 177 с.

СОДЕРЖАНИЕ
Введение
Глава 1. Особенности психологизма Чехова-драматурга
1.1. Чехов и русская драматургия второй половины XIX века
1.2. Герой-маргинал и особенности психологического анализа в пьесах Чехова
1.3. Концепция личности и «психологическое время»
Глава 2. Чехов и русская драматургия второй трети XX века
2.1. Чеховские мотивы в драматургии А. Платонова и В. Набокова
2.2. «Чеховская ветвь» в советской драматургии: быт, бытие и
психология героев (А. Арбузов, А. Вампилов)
Заключение
Список использованной литературы
ВВЕДЕНИЕ
По глубине и силе влияния на русскую драматургию XX века творчество Чехова представляет собой исключительное явление в отечественной культуре. В последнее десятилетие именно этот аспект привлекает все большее внимание исследователей. Пьесы Чехова сравниваются как с драматургией серебряного века, так и с произведениями второй половины XX века, а также рубежа XX-XXI веков. В настоящее время особенно востребованы на театральной сцене, активно осмысливаются и переосмысливаются чеховские пьесы «Три сестры», «Дядя Ваня», «Вишневый Сад», «Чайка», что объясняется присущим этим произведениям ощущением рубежа эпох, переходности, что близко и современным драматургам. Слова В.Б. Катаева, сказанные о предшественниках Чехова, вполне правомерны по отношению и к его последователям: «Прошлая культура вся в целом оставляет след в культуре последующей. И писатель формируется, в широком смысле, под воздействием всей предшествующей литературы. В этом широком и общем смысле творчество Чехова соотносимо со всей совокупностью завоеваний литературы прошлого, прежде всего выдающихся её представителей»1.
Слова Иннокентия Анненского о драматургии Чехова дают нам возможность оценить её глазами современника: «Я лично могу искать в словах драмы только самого художника, хотя отнюдь и не уверен при этом, что объясню вам его концепцию и даже, что точно передам драму Чехова как бы его словами. Но задача моя, видите ли, объясняется тем, что Чехов более, чем какой-нибудь русский писатель показывает мне и вас, и меня, - а себя открывает лишь в той мере, в какой каждый из нас может проверить его личным опытом»2. Потому как явление феноменальное воспринимается постоянно возрастающий интерес к Чехову в эпохи нестабильного состояния общества, в пору социальных катастроф и геополитических кризисов.
1 Катаев В. Б. Литературные связи Чехова. М., 1989. - С. 6.
2 Анненский И. Вторая книга отражений. СПб., 1909. - С.20.
Чехов в истории мировой драмы - прежде всего преобразователь. Все его связи, переклички с предшествующими драматургами и достижениями русской литературы XX века традиционно осмысливаются в соответствии с этой новизной. Авторы, которым суждено произвести такой переворот, вводят сразу многие новшества, которые усваиваются массовой драматургией. Но, в первую очередь, они несут с собой общий взгляд на мир и на поведение человека в нём, именно то, что определяется в данной работе как «психологическое время».
Чеховедение представлено сегодня как фундаментальными трудами ведущих отечественных исследователей, среди которых Г.П. Бердников,
Н.Я. Берковский, И.П. Видуэцкая, В.В. Ермилов, В.Б. Катаев, В.И. Кулешов, Э.А. Полоцкая, И.Н. Сухих, А.П. Чудаков и др., так и работами начинающих чеховедов. Научный интерес к наследию Чехова в новом веке не только не угасает, но усиливается и реализуется в поиске новых исследовательских направлений, теоретико-методологических подходов. Современное чеховедение нашло свое выражение в серии «Чеховиана»3, где с начала 1990-х гг. были представлены различные «направления и жанры чеховедения и различные грани того, что принято обозначать теперь как «мир Чехова». Сюда входят материалы к библиографии писателя и его творческой лаборатории, а таюке работы, освещающие судьбу чеховского наследия: посмертная история его произведений в их осмыслении наукой и интерпретации художественной практикой...»4.
Одним из традиционных направлений чеховедения является установление творческих связей Чехова - прозаика и драматурга — с его предшественниками и современниками (с Л.Н. Толстым, И.С. Тургеневым, А.Н. Островским и др.). Так, В.Б. Катаев справедливо подчеркивает: «Рассматривая черты сходства, важно прийти к пониманию непохожести, неповторимости слова, сказанного Чеховым. От изучения связей, в которых
3 Чеховиана: сб. ст. и публ. Вып. 1 — 8. М., 1990 - 2000.
4 Чеховиана: Статьи, публикации, эссе. М., 1990. -С.5.

частную жизнь, злословили и судили его; где только можно было забрасывали меня и всех знакомых анонимными письмами, - и все время думали, что вы честный человек. Думая, что это честно, вы, доктор, не щадили даже его больной жены и не давали ей покоя своими подозрениями. И какое бы насилие, какую бы жестокую подлость вы не сделали, вам все бы казалось, что вы необыкновенно честный и передовой человек» (11, 78), -такую характеристику поведения Львова дает Саша. Характер доктора Львова остро полемичен по отношению к предшествующей эпохе. Чехов видел, во что выродилось либеральное народничество, он имел возможность наблюдать за медицинской молодежью во время учебы в университете. От идеалов осталось одно фразерство.
Персонажи сами дают оценку друг другу. Психологической основой этого процесса является наблюдательность писателя, его творческое мышление, реконструирующие воображение в соответствии с замыслом.
Чехов доктором Львовым как бы проверяет идею верного служения народу. А нить тянется от тургеневского доктора Базарова. У последнего-есть еще один образ, близкий Базарову - это студент Беляев из комедии «Месяц в деревне». У Островского мы тоже находим образ разночинца в «Талантах и поклонниках» (наставник-студент актрисы Негиной Мелузов). От Базарова, Беляева и Мелузова Львов унаследовал только «оболочку». Чехов дал новую разновидность психологического типа, прекрасно уловленную драматургом. Его современники никак не могли поверить, что Львов мнимый положительный герой, что за его фразами и порывами — ложь и пустота. Поэтому Суворин в переписке с Чеховым явно предпочитает Львова Иванову, принимая его «завиральные идеи» по привычке за чистую монету.
Эволюция психологического типа разночинца делает рывок в будущее: Петя Трофимов в «Вишнёвом саде» такой же «правильный» носитель общей идеи, как и доктор Львов, который с одной стороны демократ и честный труженик, а с другой — враждебная Чехову фигура самодовольного говоруна и бездарного человека. Петя Трофимов