Творчество Л.С. Петрушевской в мифопоэтическом контексте : матриархальность художественного мира

• Автор: Черкашина, Светлана Павловна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2011
• Место защиты: Ставрополь
• Количество страниц: 265 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА 1. Реализация мифологемы матриархальной Богини в женских образах Л.С. Петрушевской

1.1 .Мифопоэтическая основа образа юной богини

1.2.Взрослая богиня: созидательная сущность женщины

1.3.Образ мужчины в матриархальном художественном мире: от реализма

к мифологизму

1.4. Ипостаси старой богини

Выводы по Первой главе

ГЛАВА 2. Атрибуция женских образов Л.С. Петрушевской в свете мифопоэтических коннотаций

2.1 .Значение розы как субститута героини

2.2. Кошка как зооморфный аналог женщины
2.3. Мифологическая символика слепоты
2.4. Раковина как атрибут женщины
2.5. Номинативные стратегии Л. Петрушевской: имя богини
Выводы по Второй главе
ГЛАВА 3. Пространственная организация матриархального художественного мира Л.С. Петрушевской в аспекте мифопоэтики
3.1.Ритуалы преобразования действительности в художественной структуре произведений Л. Петрушевской
3.2.Дом как доминанта «женского» пространства
3.3.Метафорический комплекс женщина - поле - страна в творчестве
Л. Петрушевской
Выводы по Третьей главе .................................... 231-232'
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ВВЕДЕНИЕ
Людмилу Стефановну Петрушевскую, писательницу с непростой творческой судьбой, называют одной из «ключевых фигур современного литературного процесса» [Прохорова 20096: 7]. Индивидуальность
творческой манеры достаточно долгое время делала её одиозной фигурой в литературе, куда писательница пришла со своим героем, а точнее, героиней, и своеобразным пониманием её места и роли в том мире, к которому принадлежит и сама [Страдание, которое... 1985, Кладо 1986, Доктор Плавинский 1986, Агишева 1988, Черняева 1988, Щеглова 1990]. «Проза Петрушевской бросалась в глаза с полуслова - интонацией, рисунком, лицами персонажей. Её рассказы и пьесы не забудешь и не почитаешь просто так - их или любили, или обходили за версту», - отмечала неординарность писательницы К. Зурабова [Зурабова 2006: 86].
Палитра мнений критики о Петрушевской пестрит противоречиями. Причисляемую советским литературоведением к социальному течению [Современная русская советская литература 1987: 228], в начале 1990-х — к «другой» прозе [Чупринин 1989а, Чупринин 19896, Урнов 1989, Нефагина 1998] и «женской» прозе [Ровенская 2001а, Пушкарь 2007, Куан Ху и Ни 2008], Л. Петрушевскую в 1998 г. «Литературная газета» назвала классиком русской литературы [Морозова 1998: 10].
О мифотекгонике произведений Л. Петрушевской первым заговорил М. Липовецкий, определив главный стержень её творчества как «мифологический» [Липовецкий 1994: 230]. Позднее связь мировосприятия Петрушевской с такой первоосновой художественной культуры, как миф, и его трансляцию в произведениях писательницы отмечали многие исследователи [Лебёдушкина 1998, Ровенская 2001а, Бастриков 2004, Рыкова 2007]. «Сводить её творчество к бытоописательству - ото ничего не понимать в нём. Скорее здесь может идти речь об оригинальной художественной модели современного быта, созданного фантазией талантливого художника в

результате эмпирических наблюдений и последующей тщательной писательской работы (курсив наш. - С.Ч.)» [Агишева 1988: 60].
Оригинальность творчества JI. Петрушевской заключается, на наш взгляд, в обращении писательницы к архаической мифологии: используя
мифологические образы и мотивы как наиболее актуальные элементы мифологического дискурса, она создаёт матриархальный художественный мир. По мнению Т. Ровенской, Петрушевская одна из первых в современной русской женской прозе предпринимает попытку отойти от культурных клише, пересмотреть традиционные интерпретации мифологических образов, разрушить образную и символическую структуру мифа и на его месте создать новый миф и новую реальность [Ровенская 2001а: 139-140]. Таким образом, намечается переосмысление основных культурных символов, связанных с женщиной и женским. «Обращение женщины к мифологической традиции не с привычной целыо ее сохранения, но с целью пересмотра и переосмысления является важным, возможно, даже этапным моментом в жизни любого общества» [Ровенская 2001а; 139-140]. Однако, несмотря на то, что идея мифологичное произведений J1. Петрушевской заявлена довольно давно (1994), её творчество с позиций мифопоэтики рассматривалось факультативно: лишь в диссертационном труде
И.Н. Зайнуллиной (2004) один параграф посвящен изучению мифопоэтических аспектов творчества писательницы. Такое положение вещей заставляет не только констатировать недостаточный уровень изученности исследуемой темы в отечественном литературоведении и зарубежной славистике [Гощило 1991, Wall 1993, Kolesnikoff 1993, Пани 1994, Мильман 1994, Hielscher 1996, Ефимова 1998, 'Гесмср 20011, но и обусловливает актуальность предпринятого исследования.
Научная новизна диссертации заключается в том, чю данное исследование является одной из первых попыток рассмотрения произведений Петрушевской сквозь призму мифопоэтической архетипики. Впервые выделены мифопоэтические соответствия между архаической Богиней-

нами уже не та покорная женщина, которая готова была терпеть поступки соседки. Заметившая всё, она подменила каустик обычной, безвредной содой: «Я тебя обманула. Леночка моя жива, хорошо бегает. Она живет в Доме ребенка, а я там санитаркой. А под дверь ты плеснула не каустиком, а обыкновенной питьевой содой, я подменила каустик. А кровь на полу - это Леночка ушибла нос, когда выпала из кроватки» [Петрушевская 2007г: 286].
Зина совершает признание, когда к Рае приходит смерть: «Боли у Раи усилились, она не могла поднимать руки и ходить, не помогали даже уколы в суставы. Врачи определили отложение солей (курсив паш. - С.Ч.)» [Петрушевская 2007г: 283]. Соль, которой Рая пыталась убить Леночку, становится причиной смерти для неё самой. «От боли в плечах Рая перестала спать. Узнав, что Зина работает санитаркой где-то чуть ли не в больнице, Рая попросила у неё достать сильное болеутоляющее типа морфия. Зина сказала, что не может: "Я на такие дела не хожу".
- Тогда надо принять побольше этих. Отсчитай мне тридцать штук.
- Нет, не буду, - сказала Зина, - от моих рук ты не умрёшь.
- Но мои руки не поднимаются, - возразила Рая.
- Так дешёво ты не отделаешься, - сказала Зина.
Тогда больная нечеловеческим усилием дотянулась до флакончика ртом, зубами вынула пробку и высыпала все таблетки в рот» [Петрушевская 2007г: 286]. Зина, сидевшая у постели Раи, НЕ МЕШАЛА ей, а утром рассказала умирающей Рае о том, что Леночка жива и здорова. В этих словах - новая Зина, которая смогла не только увидеть подлость другого человека и поверить в её действенную силу, но и предотвратить зло: «"А теперь слушай. <...> ты ни в чём не виновата, никто бы этого не доказал. Но и я не виновата. Мы в расчёте"» [Петрушевская 2007г: 286].
Хотя рассказ заканчивается раскаянием Раи: «И тут она (Зина. - С.Ч.) увидела, что на мёртвом лице (Раи. - С.Ч.) медленно проступает улыбка счастья» [Петрушевская 2007г: 286], мы понимаем, что для Зины история