Смех и молчание как формы сознания и поведения персонажей в повествовательном творчестве Н.В. Гоголя

• Автор: Сироткина, Наталья Викторовна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2013
• Место защиты: Иваново
• Количество страниц: 183 с.

Содержание
Введение
Глава 1. Движение семантики смеха и молчания от «Вечеров на хуторе близ
Диканьки» к Петербургским повестям
§1. Смех и его носители в сборниках Гоголя
§2. Семантика молчания: ее движение от «Вечеров на хуторе близ
Диканьки» к Петербургским повестям
Глава 2. Смех и молчание в «Мертвых душах» Н.В. Гоголя
§1. Генезис и семантика смеха героев
§2. Молчание героев и мотив тишины
Заключение
Список использованной литературы

Введение
Одним из важнейших способов раскрытия человека в литературном произведении, несомненно, является его речь. Но голосовые проявления человеческого поведения этим не исчерпываются. В их состав входят и те, что собственно к речевым не относятся, хотя они, как правило, и сопровождают речь внешнюю, а порой и внутреннюю. Среди прочего (крик, плач, визг и др.) к ним можно отнести смех и молчание.
По словам В.Е. Хализева, «литература запечатлевает смех двояко. Во-первых, в качестве авторской эмоциональности (сатирический смех, романтического типа ирония, юмор как "смех сквозь слезы", бездумно веселый смех водевилей и т.п.), что общеизвестно и основательно рассмотрено. Во-вторых, смеющийся человек становится в творчестве писателей предметом познания и воспроизведения. В этом ракурсе литература изучалась мало»1.
В литературоведении существует огромное количество работ, посвященных проблеме гоголевского комизма. Практически в каждом исследовании о творчестве писателя так или иначе затрагивается вопрос о сущности его смеха. Но внимание специалистов, интересующихся проблемой комизма Гоголя как преимущественно проблемой его стиля, главным образом привлекают способы (приемы) создания комического. Если говорить о смехе как о предмете изображения, о человеке смеющемся, то обнаруживается, что этот вопрос изучен явно недостаточно. То же самое можно сказать и о молчании и, соответственно, молчащих в каких-то ситуациях гоголевских персонажах. Между тем роль смеха и молчания как наиболее частотных и внутренне взаимосвязанных голосовых свойств героев повествовательного творчества Гоголя очень значительна и имеет прямое отношение к важнейшим проблемам художественного наследия писателя.
В современной науке утвердилось положение, что «центральным звеном словесно-художественных произведений (в особенности сюжетных: эпических и
1 Хализев В.Е Ценностные ориентации русской классики. М., 2005, С. 301.

драматических), фундаментом их структуры является соотношение между автором и героями как личностями и, стало быть, субъектами определенных ценностных ориентаций»1. Выяснение ценностных ориентаций Гоголя (в нашем случае оно проявляется по отношению к смеющимся и молчащим персонажам) тем более важно, что порой исследователи истолковывают гоголевское мировоззрение прямо противоположно. Если для В.А. Воропаева или И.А. Виноградова основой мировосприятия писателя, его художественной концепции является православие, то М.Я. Вайскопф считает творческим гением Гоголя демоническое начало. Как отмечает И.А. Есаулов, когда речь идет о Гоголе, то обычное в науке «различие взглядов достигает такой остроты, что иногда создается впечатление, будто ученые пишут не об одном и том же, а о совсем разных авторах. Таких разных, что они даже не знакомы друг с другом»^.
Нужно отметить также, что современники Гоголя и последующие исследователи по-разному представляли и оценивали направление его творческой эволюции. Здесь, в частности, встает сложный вопрос, почему гениальный комический писатель, каким преимущественно был Гоголь, в своей последней книге «Выбранные места из переписки с друзьями» отказался от смеха и, по сути, замолчав как художник, завершил свой творческий путь лишенной комизма публицистической книгой. Предмет нашего исследования - человек смеющийся и человек молчащий - может дать дополнительный материал не только для характеристики гоголевских героев, но и для решения вопросов, связанных с гоголевским мировоззрением и характером его эволюции: отношение Гоголя к смеху и молчанию (особенно к смеху), как нам кажется, было неоднозначным и со временем претерпело серьезные изменения.
Для прояснения логики и проблематики нашего исследования стоит подробнее остановиться на существующих в науке концепциях творческой
1 ХализевВ.Е. Ценностные ориентации русской классики С. 8.
2 Есаулов И.А. Биография, творчество и понимание Н.В. Гоголя: теоретические проблемы // Н.В. Гоголь и русская литература. К 200-летию со дня рождения великого писателя. Девятые Гоголевские чтения: Сб. докл. междунар. науч. конф. / Под общ. ред. В П. Викуловой. М., 2010. С. 68.

- Смотрите, братцы! - говорил другой, поднимая черепок из горшка, которого одна только уцелевшая половина держалась на голове Черевика, - какую шапку надел на себя этот добрый молодец!
Увеличившийся шум и хохот заставили очнуться наших мертвецов, Солопия и его супругу» (I, 129).
Благодаря веселому смеху толпы от страха и ужаса, сковавших Солопия и Хиврю, не остается и следа.
Отметим, что насмешка в художественном мире Гоголя оказывает определенное влияние на осмеянного человека, вызывает у него негативную реакцию, степень интенсивности проявления которой различна (от легкой досады до чувства сильной злости), а в ряде случаев и ответные действия. Кроме того, зачастую сам субъект смеха прибегает к насмешке как к действенному средству в борьбе со своим антагонистом, либо использует ее для того, чтобы, вольно или невольно, подчеркнуть свое превосходство.
В «Сорочинской ярмарке» парубки несколько раз смеются над Хиврей:
«- Славная дивчина! - продолжал парубок в белой свитке, не сводя с нее [с Параски. - Н. С.] глаз. - Я бы отдал все свое хозяйство, чтобы поцеловать ее. А вот впереди и дьявол сидит!
Хохот поднялся со всех сторон» (I, 114).
Подобным смехом парубки провоцируют ненавистную им Хиврю, желая задеть ее, принизить, выказать свое превосходство. Реакция героини не заставляет себя долго ждать. Разозлившаяся Хивря осыпает обидчика проклятиями. После удачно пущенного комка грязи, перепачкавшего жену Солопия, «хохот разгульных повес удвоился с новою силою» (I, 114). Насмешки парубков в данном случае не вызывают негодования читателя, они во многом справедливы, так как Хивря своим поведением вполне заслужила к себе такого отношения, ведь она - «злая мачеха, выучившаяся держать его [Солопия. - Н. С.] в руках так же ловко, как он вожжи своей старой кобылы» (I, 113). По ее красному, полному лицу «проскальзывало что-то столь неприятное, столь дикое, что каждый тотчас спешил перенести встревоженный взгляд свой на веселенькое личико дочки» (I,