Пространственные универсалии и характерологические коллизии в творчестве Л.Н. Толстого

• Автор: Нагина, Ксения Алексеевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2013
• Место защиты: Воронеж
• Количество страниц: 615 с.

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ

ГЛАВА 1. Пустыня и горы: семантический потенциал и диспозиция героев

1.1. Л. Толстой и русские литературные пустыни

1.2. Пустыня и лес в повести «Казаки»

1.3. Пустыня в позднем творчестве Л. Толстого

1.4. Л. Толстой и «горная» универсалия русской литературы

1.5. «Горная» антропология Л. Толстого

ГЛАВА 2. Метель: от сюжета к теологии человеческого

существествования

2.1. «Страшная буря» в «страшную ночь»: Л. Толстой и «метельная» универсалия русской литературы
2.2. «Буран» С. Аксакова и «Метель» Л. Толстого: ситуативные и символические сцепления
2.3. «Метельный» код в рассказе «Хозяин и работник»
ГЛАВА 3. Сад: символический и экзистенциальный ореолы
3.1. Три лика сада в творчестве Л. Толстого: мать, отец, Бог
3.2. Сад, эрос и Бог: версия Л. Толстого
3.3. Вишневый сад Л. Толстого: первый опыт чувственной любви
3.4. Трагедия любви в творчестве Л. Толстого: «садовый» код
ГЛАВА 4. Дом: семантические и характерологические координаты..,.
4.1. Дом и становление души в трилогии «Детство. Отрочество.
Юность»
4.2. Обретенная идиллия: дом Ростовых в романе «Война и мир»
4.3. «Дом на горе»: дом Болконских в романе «Война и мир»
4.4. Пьер Безухов - герой без дома

4.5. Домостроительство Константина Левина
4.6. Распадающийся дом: судьба Анны Карениной
4.7. Антидом и «нравственные скитальчества» героев позднего
Л. Толстого
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ПРИМЕЧАНИЯ
БИБЛИОГРАФИЯ

ВВЕДЕНИЕ
В русском литературном процессе творчество Л. Толстого занимает особое место, определенное масштабом личности писателя, выступающего не только в роли гениального художника слова, но и в роли философа, учителя-миссионера. Этой «поливалентностью» бытийной роли Л. Толстого объясняется уникальное многообразие жанровых форм его творчества, в то же время не противоречащее удивительной целостности художественного мира, которую на протяжении долгого времени было принято игнорировать или отрицать. Парадигматичность, составляющая основу этой целостности, связана с идеей спасения / воскресения, сопряженной с поиском путей в утраченный рай, пространственным коррелятом которого является сад, а временным - детство, когда ребенок ощущает свое единство с большим миром и чувствует себя защищенным Матерью - проводником Божественного или одной из инкарнаций Бога. Автопсихологический, автореферентный герой Толстого, попадая в пространство гор, степи, леса и дома, проходит ряд инициационных испытаний, чтобы познать себя и смысл жизни, владение которым ведет к обретению радости бытия и ощущению присутствия в мире Божественного начала.
Художественный мир Толстого представим в виде его собственного любимого метафорического образа - шара, который сохраняет свою целостность только за счет постоянного движения составляющих его частиц. Это бесконечное движение соотносимо с «незакрепленностью» автореферентного героя, его способностью перемещаться из одной пространственной структуры в другую, провоцирующих вступление в разного рода субъектнообъектные связи, подобно «каплям» в эмблематическом сне Пьера Безухова. Попадая в сферу притяжения различных пространственных структур, семантическое наполнение не только ключевого для Толстого характера, но и тех или иных категорий меняется, что традиционно определяется как «теку-

Однако у Пушкина обнаруживается и вполне особый синоним пустыни - локус «дубрав у воды», выступающий в роли места любовного уединения и места поэтического побега. Превращение пустыни в специфический поэтический топос происходит на рубеже XVIII - XIX, и немаловажную роль в этом процессе играет способность пустыни создавать миражи, в особенности акустического характера, что «находится в русле происходивших в это время в европейской культуре изменений в оценке категории воображения» (Козюра 2009, с. 101). Поэтическое вдохновение как раз и составляет «семантический стержень» пушкинских пустынь. В качестве пустынных контекстов темы поэтического вдохновения выступает пустыня «как место пребывания поэта» и келья / обитель как место «творческого уединения». В этих локусах, изначально темных, диких и глухих, «происходит погружение в себя, чтобы увидеть свет и услышать звуки» (Иваныпина 2011, с. 49): «На воле, как бы резво я / Пустился в темный лес! / Я пел бы в пламенном бреду» (Пушкин 1937-1959, т. 3, с. 322).
Семантика вынужденного уединения, или одиночества, в котором пребывает пустынник, постепенно подвергается переосмыслению, и происходит это уже на рубеже XVIII - XIX веков, когда сомнению начинает подвергаться сакральный характер этого одиночества. К середине XIX века отшельничество неуспокоенных, обремененных тяжкими воспоминаниями героев не приносит покоя их душе; такое одиночество, являясь плодом чрезмерного самолюбия, все чаще оказывается невыносимым. Так пустыня теряет свой сакрально-мистический статус и из локуса спасения превращается в мираж8. Отсюда - мотивы неуспокоенности, несмирения, питающие произведения
А.Н. Майкова, И.С. Тургенева, Я.П. Полонского, посвященные теме отшельнической жизни. Так, к отшельнику А.Н. Майкова стекаются толпы любопытствующих («Пустынник»), а пустынник Я.П. Полонского («Одному из усталых»), уносит за собой в пустыню «На дне души разбитой, но живой / Невыносимые воспоминанья, / Неутолимые, законные желанья» (Полонский 1986, т. 1, с. 153), мешающие перерождению к новой жизни.