Художественная репрезентация антиномии "добро/зло" в творчестве Н. Садур

• Автор: Симон, Галина Александровна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2014
• Место защиты: Иркутск
• Количество страниц: 183 с.

Оглавление
Введение
ГЛАВА I. Антиномия «добро / зло» в динамике её культурноисторического формирования
1.1. Фольклорно-мифологические и религиозно-философские корни антиномии «добро / зло» в творчестве Н. Садур
1.2. Литературные традиции в трактовке антиномии «добро / зло» в творчестве Н. Садур
ГЛАВА II. Соотношение добра и зла в мифологической картине мира Н. Садур
2.1. Эстетика «ужасного» в репрезентации хрупкой красоты мира: «гоголевский» текст Н. Садур
2.2. Хтонические образы зла в фольклорно-обрядовых мотивах и ситуациях (книга рассказов «Проникшие»)
2.3. Дихотомия добра и зла в оппозиции «культура / инстинкт» (роман
«Сад»)
ГЛАВА III. Способы репрезентации добра и зла в реалистической картине мира Н. Садур
3.1. Объективация онтологического зла в образах коммунального быта («Чудесные знаки спасения»)
3.2. Изображение социального неблагополучия в эстетике необарокко (цикл «Бессмертники»)
3.3. Позиционирование антиномии «добро / зло» в психологии творческого
процесса (роман «Немец»)
Заключение
Библиографический список

Введение
Вопросы о том, что нарушает гармонию мира и как этому противостоять, -были и остаются самыми живыми вопросами существования человечества на протяжении всей его истории. Великие философы, богословы и художники неизменно обращаются к проблеме добра и зла, определяя добро то как избавление от зла, то как сущность сотворённого Богом мира, то как проявление доброй воли человека к нравственности. В развитии мировой мысли не менее противоречиво толковалось зло: проявление сущности бытия; характер общественного устройства; природа человека.
Сосуществуя в мышлении в виде пары, добро и зло постоянно не совпадают в пропорциях: культура располагает бесконечным разнообразием представления форм зла, а добро, как правило, либо незаметно, либо осуществляет себя как единичный и от этого более яркий поступок (явление, событие).
В относительно спокойные эпохи менее заметно зло, а в тревожные - добро.
Современное состояние культуры в критике и литературоведении оценивается как кризисное. Об этом свидетельствуют идеологические разногласия в Союзе писателей, вызвавшие его разделение, скандалы вокруг премий, коммерциализация издательской деятельности, оттеснение литературы медиакультурой. Социальный и идеологический хаос, определяющий любую смену эпох, заметно сказывается на литературном процессе, ибо у каждого времени есть свои выразители - философы, идеологи, художники, которые особо остро ощущают духовной и социальной дисбаланс жизни, передавая его в апокалиптических настроениях. Это характерно для старшего поколения «классиков» реализма («Людочка» и «Пролётный гусь» В. Астафьева; «Тавро Кассандры» и «Когда падают горы» Ч. Айтматова); для писателей постреалистической («Лаз», «Нешумные» В. Маканина; «Мистика», «Новые робинзоны» Л. Петрушевской); модернистской («Москва-Петушки», «Вальпургиева ночь, или Шаги командора», «Фанни Каплан» Вен. Ерофеева) и постмодернистской ориентации («Шатуны» Ю. Мамлеева; «Последний сон разума» Д. Липскерова), а также для со-
всем молодых представителей «нового реализма» («Ёлтышевы» Р. Сенчина; «Черная обезьяна» 3. Прилепина) и др.
И.С. Скоропанова видит причину утраты прежней авторитетности утверждающих добро оптимистических литературных метанарративов в том, что «легитимируемые ими исторические проекты рассчитаны не на реального, а на некоего отвлеченного (абстрактного) человека, не на реальное, а на некое условное (не существующее) человечество, то есть во многом утопичны» [125, с. 10]. Новые реалии жизни подтолкнули к поиску новых ценностей, соответствующих усложнению её форм, «росту её разнообразия, ускорению процессов развития и снижению стабильности» [125, с. 10], что традиционно расценивалось как проявление зла.
Отражая ситуацию распада Советского Союза как одну из причин качественного изменения жизни и статуса литературы, С.И. Тимина пишет о том, что, обретя «желанную свободу», литература «добровольно сложила с себя полномочия выступать в качестве рупора общественного мнения и воспитателя человеческих душ, а место положительных героев-маяков заняли бомжи, алкоголики, убийцы и представители древнейшей профессии» [118, с. 239]. Свобода обернулась «все сметающей вседозволенностью, обратной стороной страха» [118, с. 240].
М.А. Черняк в «переходе» от XX к XXI веку выделяет те же признаки, какие были свойственны рубежной культуре Серебряного века: «подведение итогов, апокалиптические настроения, спор с классической традицией, дискуссии о новом герое, поиски адекватного наступающему веку языка» [136, с. 4, 5-6], то есть тот же хаос, отсутствие чётких нравственных ориентиров.
Вместе с тем искусство «перехода» всегда отличается открытостью новым экспериментальным формам представления меняющегося мира и человека. М.Н. Эпштейн объясняет это новым качеством реальности - тяготеющим над личностью XXI века «грузом знаний и впечатлений, которые были накоплены предыдущим веками и которых она не в состоянии усвоить» [140, с. 46]. Человек находит спасение в том, что «снимает саму проблему реальности», и она исчезает вместе с «общим субстратом человеческого опыта» [140, с. 46]. Этот процесс в постмодернизме и будет назван «гибелью реального» или «царством симуляк-
ва, зло является результатом человеческого произвола, базирующегося на свободе, и преодолеть его можно только имманентно: «злых» следует не уничтожать, а просветлять, ибо зло можно победить лишь изнутри, а не одним насильственным недопущением или истреблением [64, с. 171]. Спасение же сокрыто в самом человеке: «...поступай так, как будто бы ты слышишь Божий зов и призван в свободном и творческом акте соучаствовать в Божьем деле, раскрывай в себе чистую и оригинальную совесть, дисциплинируй свою личность, борись со злом в себе и вокруг себя, но не для того, чтобы оттеснять злых и зло в ад и создавать адское царство, а для того, чтобы реально победить зло и способствовать просветлению и творческому преображению злых» [63, с. 252.]
Замечания H.A. Бердяева оказываются чрезвычайно актуальными для проблематики нашего диссертационного исследования. Выделим наиболее значимое положение: «В нашу эпоху зло является по-новому украшенным. Не элементарное зло соблазняет, а зло сложное и запутанное. Пленяет неясность и мутность, влечет нарушение всех границ, всех межей, всех различений. Это верно для интимной жизни человека, но верно и для жизни общественной» [62, с. 272]. Зло у Н. Садур — сложное, запутанное, скрывающее свои лики, а то и претендующее на роль добра («Ведьмины слёзки»). Тем убедительнее редкие победы человека над страстями.
Д. Андреев в «Розе мира» объясняет могущество зла обращением к мифу о падении Люцифера как к самому началу: дух «отступил от своего Творца ради создания другой вселенной по собственному замыслу»: «восстав, богоотступнические монады этим самым отвергли любовь - единственный объединяющий, цементирующий принцип» [57, с. 92]. Темные сущности, в понимании Андреева, паразитируют на энергии, излучаемой с траданиями, горем, всякой болью, всякими грехами человека, а человек страдающий кормит и плодит зло.
Тема вампиризма в творчестве Садур не менее актуальна.
Советская и постсоветская эпохи увеличили разрыв с христианскими традициями понимания добра и зла. Культура соцреализма уничтожила вертикальные измерения духовности, а постмодернизм перевел духовную проблематику в пространство игры. Деканонизируя традиционные ценности, отменяя оппозиции,