Текстуализация телесности в послереволюционных поэмах В.В. Маяковского

• Автор: Комаров, Константин Маркович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2014
• Место защиты: Екатеринбург
• Количество страниц: 233 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение
ГЛАВА 1. Теоретические аспекты категории телесности
1.1. Категория телесности в философских и литературоведческих
интерпретациях
1.2. Телесность в эстетике модернизма
1.3. Авторская телесность Владимира Маяковского в аспекте ее
текстуализации
ГЛАВА 2. Текстуализация телесности в поэмах Маяковского
1919-1923 гг
2.1. «150 ООО ООО» как аллегория коллективной телесности
2.2. Телесные координаты Революции духа в поэме
«V Интернационал»
2.3. Поэма «Люблю»: телесное опосредование идеи любви
2.4. «Лихорадочная» телесность в поэме «Про это»
ГЛАВА 3. Текстуализация телесности в поэмах Маяковского
1924-1930 гг
3.1. «Владимир Ильич Ленин»: образ Ленина как апофеоз
персонификации коллективной телесности
3.2. Бытовые параметры утопической телесности в поэме
«Летающий пролетарий»
3.3. Одическая рецепция телесности в поэме «Хорошо!»
3.4. «Во весь голос», «Неоконченное»: воплощение и
развоплощение индивидуального тела
Заключение
Библиографический список

ВВЕДЕНИЕ
С началом XXI века фигура Владимира Маяковского все чаще стала привлекать исследовательское внимание, возникла необходимость прочитать Маяковского заново, очистив его творчество от вульгаризаторских и спрямляющих сложную личность поэта идеологических и иных наслоений предшествующих эпох. В связи с этим в современном маяковсковедении назрела необходимость научного переосмысления художественного опыта Маяковского, его роли в искусстве XX века, возникла потребность критической оценки прежних литературоведческих концепций жизни и творчества поэта, а также новой интерпретации ключевых проблем его творческого развития. Сегодня многие стихи, строки, рифмы, образы, слова Маяковского зачастую оказываются в центре общественной и художественной жизни, фигурируют в дискуссиях о направлениях развития современного искусства, однако заметна и обратная тенденция - сужение и уменьшение интереса к фигуре Маяковского. В условиях ощутимой утраты интереса к литературе, требующей активного читательского сотворчества, а также в ситуации свободного выбора явлений поэтической культуры (невозможного ранее) вектор читательского интереса все чаще обращается к поэтам не первого ряда, отворачиваясь от «хрестоматийных» авторов, к которым в первую очередь относится принудительно канонизированный, а после не менее «канонически» «разоблаченный» Маяковский. Таким образом, фигура Маяковского, как яркого выразителя своего времени и смелого новатора поэтической формы и содержания, создателя оригинального художественного дара (который может и должен быть востребован современностью), нуждается в рассмотрении, которое должна быть основана на принципах научной объективности, полноты и многогранности осмысления жизни и творчества поэта, восстановлении его реального, зримого облика, в котором и хотел предстать перед потомками сам поэт, открыто декларировавший это желание в поэме «Во весь голос».

Задачи современного маяковсковедения, таким образом, выходят за традиционные рамки необходимости изучения тех или иных сторон творчества поэта и накопления фактографического, историко-литературного и иного материала и подразумевают воссоздание в читательском сознании максимально объективного образа поэта в совокупности его сложных и противоречивых личностных и творческих интенций.
В ряду частных проблем, разработка которых особенно существенна, для решения этой непростой задачи можно назвать проблемы «творческой генетики» Маяковского: связи Маяковского с футуризмом (какие языковые, стилистические и содержательные элементы Маяковский перенес из футуризма в свою послереволюционную эстетику и поэтику, от чего отказался и т.д.) и в более широком плане с русским и западно-европейским авангардом, с опытом русской классики (в свете процессов взаимопритяжения и взаимоотталкивания). Несомненно актуальной представляется проблема взаимоотношений поэта с послереволюционной действительностью, конкретизируемая в таких аспектах, как специфика этапности и переломности 1917 года в творчестве Маяковского, эволюция мифологизации поэтом действительности (от раннего к позднему творчеству), модификации лиризма у послеоктябрьского Маяковского, особенности утопического художественного мышления поэта, нюансы его эстетического и социального максимализма, масштабности мыслей и чувств, инициировавшей драматически-напряженный метасюжет отрыва от Прошлого в пользу Будущего в его творчестве; преломление социальных теорий, иллюзий и мифов в их сложном взаимодействии с реальностью в поэтическом сознании Маяковского, внутренне конфликтное слияние личного и общественного в его поэзии, специфика функционирования компонентов «советскости» внутри индивидуальной художественной реальности и т.д. В ряду этих и других вопросов, от решения которых зависит реконструкция объемного и достоверного образа Маяковского в современном сознании, на наш взгляд, безусловно, находится и
мазохистскую телесность, связанную с сознательным нанесением лирическим героем телесного ущерба себе, ментальную (телесность души и сердца)29, жестовую (совокупность телесных жестов), хронотопическую (телесность пространства и времени), зрительную, голосовую, телесность жидкостей (слезы, кровь), гендерную (женское и мужское тело), тактильную, ольфакторную (телесность запахов), индивидуальную, коллективную («тело масс», «родовое тело»), деформированную телесность30 и т.д.
Выводы по первом разделу главы:
1. Материал данного параграфа необходим нам для уяснения сущностных аспектов понятия телесности. Мы отметили, что в ХХ-ХХ1 веках повышается интерес к телесности как насыщенной субъективным смыслом категории, актуализируется внимание к индивидуальным телесным практикам и к их художественной рецепции, происходит индивидуализация тела в его ценностных аспектах. Телесность как важнейший и самодостаточный параметр самоидентификации обретает онтологические, культурологические, социальные проекции, становясь предметом рассмотрения в философском,
зачастую возникают пространственно-объектные реалии. Пищевые образы привлекаются для метафор словесного творчества [Самоделова, Мифопоэтика пищи в творчестве Есенина, 2006, с. 296].
28 В ее неразрывной связи с любовными переживаниями. Так, в качестве субститутивных мотивировок уныния в поэзии первой трети XIX века А. Песков выделяет, в частности, любовную неудачу, а именно «аспект, обусловленный ощущением психической неудовлетворенности, возникшей в результате целенаправленного психического замещения нормальных сексуальных влечений», когда «телесные знаки и признаки преобразуются в знаки и признаки не сексуального, а именно психического партнерства» и в случае невозможности реализации такого любовного жеста обрекают лирического героя на «нервическую фрустрацию» (разочарование, одиночество и т.д.) В этой связи зачастую меняют свою функциональность и художественную семантику те или иные части тела. В творчестве Маяковского соединяются гедонистические телесные устремления («тело твое прошу») с трагической интенцией к обретению «родной души» («имя твое я боюсь забыть») [Песков].
24 У Маяковского душа всегда активна как материальная система. Это, кстати, соответствует пониманию души в русской картине мира, где она осмысляется как орган тела, связывается «с идеей движения как формы и символа жизни» [Толстая, с. 57], синонимична «сердцу», целым рядом предикатов (например, способность болеть) объединяется с другими телесными органами, но и противопоставляется им своим «высоким рангом», способна перемещаться внутри тела и переходить за его границы (в частности, в состояниях предельного изнеможения, агонии), иметь зооморфные аналогии и в конце концов образовывать единое целокупное, уходящее в бесконечность сплошное пространство (см. у Маяковского «сплошное сердце»).
30 «Разъятое тело», гибридизация, метаморфоза, фрагментация тела, уподобление и замещение «телом вещи» человеческого тела, пространственные трансформации, уподобленные трансформациям тела и т.д. [См.: Строев, 2005].