"Мужское" в словесных формах духовной культуры

• Автор: Зайцев, Павел Леонидович
• Шифр специальности: 09.00.13
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2007
• Место защиты: Омск
• Количество страниц: 305 с.

СОДЕРЖАНИЕ
Введение

Глава 1. «Мужское»: бытие, сущность, типизация

1.1. Проекция мужского начала в духовную деятельность:

от философии пола к философии культуры

1.2. Сущность «мужского»: проблема метода

1.3. Типизация «мужского» в мифологии и фольклоре

Глава 2. Идеальные образцы «мужского» в мировых религиях

2.1. Доминантный идол Мужа (Отца) в религиозной традиции ислама

2.2. Добрачная целостность мужчины: идол Сына

2.3. Идол Старца в религии и философии буддизма
Глава 3. Жизнь мужчины в инвариантах светского гуманитарного знания
3.1. Мужчина за «кадром» философского текста
3.2. Мужчина в историческом действии
3.2.1. Историческая наука «в себе» и «для нас»
3.2.2. Линия Геродота в истории «для нас»
3.2.3. Линия Фукидида в истории «для нас»
3.3. «Мужское» в архетипических сюжетах художественной литературы
3.3.1. Жизнь мужчины и ее жизнечтение в бинарных оппозициях
3.3.2. Оппозиция мужа и старца и ее разрешение в трагедиях Софокла «Эдип-царь» и «Эдип в Колоне»
3.3.3. Оппозиция сына и мира в «Повести о рождении и победах Александра Великого»
3.3.4. Оппозиция муж - либертен: граничное бытие «мужского» в психологическом и литературном образе Дон Жуана
Заключение
Библиография.

ВВЕДЕНИЕ
Актуальность темы и ее обоснованность обусловлены особой остротой проблем, связанных с утверждением феминистической идеологии в качестве ведущей интерпретационной модели современности. В ее пределах переосмысливаются многие константы социального бытия. Одна из таких бывших универсалий вынесена в название нашего исследования. В начале XX века мир еще определенно принадлежал мужчинам, в конце же столетия последние зоны мужской доминации готовы раствориться в потоке феминизации. Традиционные формы социокультурной репрезентации, основывающиеся на принципах жертвенности и насилия, стремительно теряют актуальность, а значит, мужчины, успевшие пройти через них, не получают возможности передать полученный опыт непосредственно «из рук в руки», становясь «вымирающим видом», живыми экспонатами в музее гендерной истории. На смену им приходит поколение тех, кому жить в демаскулинизированной социальной среде. Их религия - толерантность, их кредо - приспособляемость и рождаемое ею безразличие, в том числе и к собственному полу, не подтверждаемому ни внешне (например, в стилистике унисекса), ни внутренне. Может быть, таково новое должное, и процесс переориентации половой представленности выведет человечество на новую ступень антропо- и социогенеза? Нет, и всего лишь одно «но» позволяет нам сделать подобное заключение: средний пол, стремящийся на смену мужскому и женскому, не предполагает брака между мужчиной и женщиной. Таким образом, каждый отдельный случай «дезертирства» из мужского пола в зону новой идентичности ставит под угрозу существование если не всего человечества, то, по крайней мере, западной цивилизации.
Что остается философу, оказавшемуся посреди этого процесса? Ограничиться тем, чтобы осмыслить значение утраты или выступить с призывом приведения маскулинности к значимости, характерной для начала XX века? В начале XXI века «мужское» нуждается в возрождении, но не в

насаждении, последнее просто невозможно, как невозможно и прежнее исполнение пола. «Мужское» все еще возможно, как возможен и ренессанс «мужского» в сфере его культурной представленности, но для этого необходимо конституирование его ключевых значений в моделях, способствующих подготовке и сопровождению процесса возрождения «мужского» как разнообразного, но тем не менее «мужского».
На разных уровнях обобщения темы исследования ее актуальность представляется в следующих аспектах:
во-первых, в век тотального феминизма интенсифицируются процессы андрогинизации социальной и культурной жизни. Половая представленность мужчины стремительно нивелируется на всех уровнях культуры, эти процессы имеют глобальное мировоззренческое значение, и, хотя их вряд ли возможно было предвидеть и тем более остановить, они подлежат самому широкому обсуждению;
во-вторых, проблемой, имеющей мировоззренческий статус, является необходимость собирания разрозненных точек зрения на проблему мужского начала. Столь же необходимым представляется и статуирование «мужского» в некоторых устойчивых типах самореализации, ибо традиционная модель «мужского» как «не-женского» и даже «анти-женского», даже будучи восстановлена из небытия гендерной истории, имеет мало шансов на реализацию;
в-третьих, общенаучным значением обладает вопрос о том, была ли когда-либо реализована традиционная модель «мужского», воспринимаемая многими современными исследователями как одна из аксиом гендеристики, а также вариации этого вопроса, например, вычленяемы ли из материала некоторых, в частности словесных форм культуры, иные модели мужского жизнепроживания?
в-четвертых, общефилософский уровень актуальности темы «мужского» представляет проблема метода исследования. Средствами какой области знаний она наиболее полно будет реализована? Общефилософские методы к

(«мужское» в уме) телесно организует культуру, уровень же организации последней измеряется степенью овладения человеком соответствующими «умениями тела». Глядя на предложенную Гердером градацию культур — умений мы видим, что автор останавливается на возрастном принципе их описания. Что собственно для него, как натуралиста, достаточно характерно. Телесная организация есть нечто непрерывно становящееся, но внутри этого становления есть место для неких относительно устойчивых зон — возрастов. Внутри возраста движение измеряется скорее количественно, осуществляясь в пределах одного качества, следовательно, качественно несущественно и внешне незаметно. Как правило, люди растут, взрослеют, стареют внезапно только потому, что на возрастной шкале не так много делений - три, четыре, не больше... Культуры у Гердера также различны, но не особенно разнообразны. Культуры детские обладают навыками ребенка, плохо владеющего своим телом, а значит не могущие с «толком» распорядиться и с миром. Юность в культуре отличает установление пределов возможного во владении телом и, соответственно, миром. Для юности нет ничего невозможного. Но юность культуры временна, ей надлежит исчезнуть: «Юность уже не вернется к нам, а потому не вернется и юношеское движение наших душевных энергий... Итак, пусть каждый стремится на своем месте быть тем, чем он может быть в цепочке вещей; этим только и должен быть каждый, а иное невозможно»1. Зрелость -мудрое знание возможного и невозможного для собственного тела, вершина овладения его умениями и уже через них - миром, в культуре замечена Гердером лишь единожды, в Римской империи. В системе Гердера нет места для старости, ничего нового в телесность не приносящей и возвращающей человека на уровень телесности детской, нуждающегося в поддержке и контроле (культуры - дети в «Идеях...» как правило, европейские колонии, пусть их возраст и превышает европейскую цивилизацию на тысячелетия). Почему одни культуры становятся у него детьми, а другие взрослыми, Гердер особо не определяет, убеждая читателя в том, что его воли здесь, вообще-то,
1 Гердер И. Г. Идеи к философии... - С. 389.