Акмеизм как литературная школа : Опыт структурной характеристики

• Автор: Лекманов, Олег Андершанович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2001
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 324 с.

ВВЕДЕНИЕ
Актуальность и новизна проблемы. “Очень небольшая литература по акмеизму и скупость на теорию его вождей затрудняют его изучение”, - писал Осип Мандельштам в начале 1920-х годов (Мандельштам 1990а: 185). Хотя список литературы по акмеизму с тех пор существенно пополнился, его изучение по-прежнему сопряжено с немалыми трудностями.
Меньше всего эти трудности сегодня связаны с цензурными запретами. Напротив, в создаваемой на наших глазах новой официальной концепции истории русской литературы XX века акмеистам предназначены едва ли не главные роли. Произведения Ахматовой, Гумилева и Мандельштама вошли в школьную и вузовскую программы. Изданы пятидесятитысячным тиражом книжки Нарбута и Зенкевича. А стремление к повышению не только литературного, но и “общественного” статуса акмеизма уже нашло отражение в статьях, доказывающих, что именно в акмеизме воплотилась подлинная, так сказать, русская религиозность: “Имплицитно поэтика акмеизма представляется нам <...> соответствующей соборному началу <...> в этой перспективе “Блудный сын” Н.Гумилева <...> представляет собой своего рода художественную модель возвращения русской культуры на магистральную линию ее развития - после искушений подпитывающего символизм нового религиозного сознания” (Есаулов 1995:7).’
Но даже официальная “канонизация” акмеизма не поспособствовала разрешению основного противоречия, мешающего его изучению. Когда идет речь об акмеизме, не всегда понятно о ком именно идет

речь. А это значит, что термин не вполне функционален: исследователь выводит формулу о соборности акмеизма, читатель в недоумении пытается подставить в эту формулу имена конкретных поэтов.
Непроясненность термина “акмеизм” закономерно привела к тому, что сомнению неоднократно подвергалось само существование акмеизма как литературной школы. Процитируем здесь характерное рассуждение С.С.Аверинцева, сочувственно пересказанное М.Л.Гаспаровым: “«Мне всегда казалось, что слово акмеизм применительно к Мандельштаму только мешает. Чем меньше было между поэтами сходства, тем больше о нем кричали. Я пришел с этим к Н. Я. <Мандельштам>. “Акмеистов было шестеро? но ведь Городецкий - изменник? но Нарбут и Зенкевич - разве они акмеисты? но Гумилев - почему он акмеист?” (Н. Я.: “Во-первых, его расстреляли, во-вторых, Осип всегда его хвалил...”) “Достаточно! А Ахматова?” (Н. Я. произносит тираду в духе ее “Второй книги”). “Так не лучше ли называть Мандельштама не акмеистом, а Мандельштамом?»” (Гаспаров 2000:168. Ср. с суждением самого М.Л.Гаспарова: “Более несхожих поэтов трудно было вообразить: парнасская строгость Гумилева, графоманская безудержность Городецкого, камерная конкретность Ахматовой, торжественный пафос Зенкевича, вызывающий антиэстетизм Нарбута -все это не сводилось ни к какому общему знаменателю” [Гаспаров 1995:11-12]).
Проследив за историей употребления понятия “акмеизм” в критических статьях и литературоведческих штудиях, мы легко убедимся в том, что большинство исследователей и критиков рассуждало не об

акмеизме, но каком-то “моем акмеизме”, произвольно варьируя состав участников движения и подгоняя его под собственную концепцию.
Пожалуй, самым выразительным примером подобного варьирования может послужить знаменитый фельетон Александра Блока “«Без божества, без вдохновенья» (Цех акмеистов)”. Напрасно С.М.Го-родецкий в автобиографии 1958 года, привычно “преодолевая” свои былые “идеологические блуждания” (Городецкий 1984:19), назвал этот фельетон “убийственной статьей” (Городецкий 1984:12). Уже в его заглавии “акмеизм” и “Цех поэтов” были сращены в некий, никогда не существовавший гибрид3. Но не это, конечно, было самым главным недостатком блоковского фельетона. Главным было то, что, стремясь представить акмеистов “знатными иностранцами” (Блок 1962:184),4 ничего общего не имеющими с традициями великой русской литературы, Блок не процитировал ни одной строки из их поэтических произведений! А упоминает он лишь о Гумилеве, Городецком и Ахматовой, которая, впрочем, по Блоку, не акмеистка (Блок 1962:180). Удивительно, но в финале своей статьи поэт противопоставил упомянутых акмеистов... неупомянутым (Нарбуту с Зенкевичем) и сам не заметил этого: “Если бы они все развязали себе руки, стали хоть на минуту корявыми, неотесанными, даже уродливыми, и оттого больше похожими на свою родную... страну! Да нет, не захотят и не сумеют” (Блок 1962:183-184).
В одном из лучших отечественных пособий по русской литературе дооктябрьского периода, написанном Б.В.Михайловским, в акмеисты зачислено чуть ли не все постсимволистское поколение поэтов и прозаиков (минус официально признанный Маяковский и его окру-

этому, усматривая в тяге к земному “коллективную” черту поэзии “Цеха”, вряд ли стоит искать в ней пафос сознательного “преодоления символизма”. Тем более что граница между символизмом и зарождающимся акмеизмом пролегала внутри ’’Цеха поэтов". “... небесняку от земняка”, - полемически надписал свою книгу “Аллилуйя” один участник “Цеха”, Владимир Нарбут, другому - Василию Гиппиусу (ЛН 1987:549). Приведем также пример стихотворной полемики между двумя членами первого “Цеха” - акмеистом О.Э.Манделыдтамом и символистом М.Л.Лозинским.
“Когда зарождался акмеизм и ближе Михаила Леонидовича у нас никого не было, он все же не захотел отречься от символизма, оставаясь редактором нашего журнала «Гиперборей», одним из основных членов «Цеха поэтов» и другом всех нас”, - свидетельствовала Ахматова (Ахматова 1986:126). Попыткой обратить Лозинского в акмеизм можно, по-видимому, считать посвященное ему стихотворение Осипа Мандельштама “Пешеход”, написанное в 1912 году. Согласно Д.М.Сегалу, это стихотворение содержит элементы полемики со стихотворением Лозинского “Путник” (Сегал 1983):
Я чувствую непобедимый страх В присутствии таинственных высот;
Я ласточкой доволен в небесах И колокольни я люблю полет!
И, кажется, старинный пешеход,
Над пропастью, на гнущихся мостках,