Любовная лирика Иосифа Бродского в контексте западноевропейской лирической традиции : формирование стиля

• Автор: Погорелая, Елена Алексеевна
• Шифр специальности: 10.01.01, 10.01.03
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2013
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 222 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение
I. Жанрово-стилистические поиски в поэзии Бродского конца 1950-х -начала 1960-х годов

Г1. Определение стиля

1.2. Краткий очерк поэзии Бродского конца 1950-х годов

1.3. «Шекспировский сюжет»

1.4. Уроки Б. Слуцкого

1.5. Бродский и жанр элегии

1.6. Знакомство с поэзией А. Блока

1.7. Бродский и поэзия Е. Баратынского

1.8. Промежуточные итоги
II. Англо-американские сюжеты в поэзии Бродского: Джон Донн, Роберт Фрост, Уистан Хью Оден
II. 1. «Точка отсчета»
11.2. Определение «метафизической» поэзии
11.3. «Большая элегия Джону Донну»
11.4. Переводы Бродского
11.5. «Влияние» Донна
И.6. «Фростовский сюжет»
11.7. Цикл «Из старых английских песен»
11.8. «Оденовский сюжет»
11.9. «Техника» или мировоззрение?
11.10. Философия любви

III. Законы притяжения / отталкивания: Иосиф Бродский и русская литература Х1Х-ХХ веков
III. 1. И. Бродский и А. Блок
Ш.2. «Петербургский текст». Проза Ф.М. Достоевского
111.3. Лирическое «я» Бродского и герои романов Достоевского
111.4. «Музыкальный сюжет»
111.5. «Новые стансы к Августе» и «Стихи о Прекрасной Даме»
Заключение
Библиография

ВВЕДЕНИЕ
Предметом исследования в данной диссертации послужила (преимущественно любовная) поэзия Иосифа Бродского, рассмотренная в интертекстуальном пространстве западноевропейской лирики, а также то, как освоение Бродским иноязычных поэтических традиций, сначала в переводах, а потом и на языке оригинала (английский, польский), прослеживается в процессе формирования поэтического стиля, отзывающегося на голоса различных эпох и культур.
Актуальность темы исследования определяется тем, что, несмотря на наличие значительного числа работ, посвященных анализу реминисцентной поэтики Бродского, пока что не существует полноценного исследования, реконструирующего хронологию его поэтических «претекстов» и восстанавливающего последовательность того, как «чужое слово», переплавляясь в его поэзии, становилось «своим». Наиболее яркий пример в этом смысле - две книги А. Ранчина («Иосиф Бродский и русская поэзия ХУШ-ХХ веков» и «На пиру Мнемозины. Интертексты Иосифа Бродского»; обе - 2001 года), в которых представлен очень полный свод реминисценций Бродского из русской поэзии от А. Кантемира до В. Ходасевича, однако отсутствует попытка проследить внутреннюю логику этих заимствований и уточнить степень их важности в системе собственного поэтического стиля.
Отдельных интертекстуальных наблюдений на материале поэзии Бродского накопилось очень много. На повестке дня - необходимость суммировать их в плане творческой эволюции и ценностного различия.
Недостаток дифференциации важного и неважного чрезвычайно характерен особенно для новейших исследований о Бродском: горизонты ассоциаций, которые поэт раздвигает перед читателем, невероятно широки, а техника интертекстуального анализа привлекает обманчивой легкостью. Анализ такого рода, как правило, сводится либо к вычленению реминисценций из отдельного текста, либо к развертыванию широких «интертекстуальных» сю-

Было поздно и рано.
Серело. Брезжило утро.
Он глянул жестоко, мудро Своим всевидящим оком,
Всепроницающим взглядом.
Мы все ходили под богом.
С богом почти что рядом.
Стихотворение, заглавие которого внятно отсылает к прославленной

державинской оде («О ты, пространством бесконечный...») , по ходу втягивает в себя исторические реалии, изложенные библейским - пророческим -стилем («которого он низринул, / низвел, пережег на уголь, / а после из пепла вынул...»), гоголевский гротеск («Бог ехал в пяти машинах»), советские славословия, исполненные в религиозном ключе («всевидящее око» вождя), реминисценции из знаменитой эпиграммы О. Мандельштама (охрана в «мышиных пальтишках», явственно напоминающая об «услугах полулюдей») - все это порождает эффект антиоды, вызванной к жизни не ощущением песенного восторга, но горечью разочарования, «разуверения» в осмысленности происходящего. «Бог» Державина воспевает космическую иерархию, упивается неколебимой гармонией мироздания, единого во всех своих противоречиях; «Бог» Слуцкого свидетельствует о крушении миропорядка, о подмене Бога -идолом (в другом стихотворении зафиксирован этот сюжет: «А Бог - усталый древний старик, / прячущийся в облаках, / был заменен одним из своих / в хромовых сапогах») и о человеческом бессилии перед его «жестокой» идольской властью.
Одический восторг Державина, перебивающийся сатирической едкостью Мандельштама, - такова формула нового жанра, представляющего собой ан-тиоду. Но не по тому ли самому принципу организован и ряд стихов Брод-
33 Разумеется, здесь необходимо сказать и о том, что в пространстве классицистической поэтики XVIII столетия Державин был первым поэтом, если не взломавшим, то расшатавшим привычные жанровые каноны - и в «Фелице», и в «Боге», и в «Снигире»; так что в данном случае Слуцкий и Бродский одновременно и следуют державинскому новаторству, и спорят с ним как с создателем пусть «расшатанных», но все же светлых и «жизнеутверждающих» од.