Монашество в творчестве Б. К. Зайцева

• Автор: Коряков, Павел Владимирович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2002
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 208 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение
Глава 1. Духовные основы православного монашества в русской литературе XIX века.
1.1. Идея обожения в русской литературе XIX века
1. 2. Православная идея человека в русской литературе XIX века
Глава 2. Духовные основы католического монашества в творчестве Б. К. Зайцева доэмигрантского периода.
2. 1. Философемы францисканства в художественном
сознании доэмигрантского Б. Зайцева
2. 2. Символика пути в рассказе Б. Зайцева «Студент Бенедиктов»
Глава 3. Духовные основы православного монашества в творчестве Б. К. Зайцева эмигрантского периода. ,
3. 1. Концепция «русской святости» в художественном сознании
эмигрантского Б. Зайцева
3. 2. Идея обожения в повести Б. Зайцева «Преподобный Сергий
Радонежский»
Заключение

Список использованной литературы

Введение
Борис Константинович Зайцев - подлинный «инок» в русской литературе XX века. В ряду классиков Серебряного века и художников русского зарубежья Б. Зайцев, если воспользоваться словами архимандрита Киприана (Керна), «иной, не такой как все» (33, с. 163). Писатель отличается почти иконописным обликом, душевной цельностью, а также рядом достоинств, присущих скорее монашескому, чем мирскому сознанию. Автору свойственна духовная чистота, целомудрие и «смиренномудрие». Стремление к отшельничеству естественно сочетается в художнике со стремлением к нестяжатель-ности; кротость - органически уживается в нем со скромностью.
В то же время в русской литературе Б. Зайцев уникален не только как своего рода «образец нравственности». Своеобразие личности автора вытекает из другого источника. Этот источник - духовный, христианский. Писатель Борис Зайцев резко выделяется в силу прямой вовлеченности в харизму христианского монашества; благодаря религиозному росту на почве монашеской идеологии и онтологии. Личный талант, призвание автора выражается в перманентном поиске Вечности, Небесной Правды, Небесного Пути; в иночески непрестанном служении Богу, устремленности к Нему.
В погоне за главным достоянием человека (христианина) - скрытым глубоко в сердце Христом-Логосом - Борис Зайцев совершает паломничества на Афон и Валаам. В желании «прикоснуться к святости» писатель изучает жития православных святых: Алексия - Божьего человека, св. князей страстотерпцев Бориса и Глеба, Преподобных Сергия Радонежского и Серафима Саровского, св. пр. Иоанна Кронштадского. Стремясь постичь природу Фаворского Света, автор направляется в русло мистико-аскетической традиции Православии, к трудам архимандрита Киприана (Керна).
Борис Зайцев - «инок» не только в сфере личностной, человеческой. В творчестве автор также остается по-монашески кротким, смиренным, нестя-

жательным и духовно чистым, как и в жизни. В своих «писаниях» Б. Зайцев продолжает развивать тему «иноковости», неотмирности, способности к жертве Богу «за други своя». Автор смыкает интеллектуальные, моральные и эстетические устремления героев с религиозными и духовно-нравственными ориентирами христианского монашества. Писатель экстраполирует в творчество монашескую модель бытия, в которой духовному отводится роль онтологического и ценностного первоначала.
Зайцевские писания - заметное явление в Серебряном веке русской литературы и в литературе русского зарубежья. Творчество автора, его художественные находки привлекали пристальное внимание литературной критики. О писателе выносилось много пестрых и подчас противоречивых суждений. Автора именовали «импрессионистом» (Волжский) и «лириком» (Т. Прокопов). Его называли мастером «акварели» (Е. Недзельский) и создателем целого литературного течения - «неореализма» (А. Топорков). Глубокая религиозность автора, его устремленность к идеалам христианства в исследованиях творчества Бориса Зайцева стала уже общим местом.
В то же время в дореволюционной, эмигрантской и современной отечественной критике идеология и антропология католического и православного монашества в творчестве Б. К. Зайцева почти не освещена.
В дореволюционном литературоведении в основном широко культивируется идея причастности писателя к нехристианской идеологии и онтологии (к философии буддизма, пантеизма, космизма).
Критик Волжский в «Литературных заметках» (1905) связывает религиозные мотивы в прозе автора с идеологией восточной философии буддизма. Согласно видению критика, писатель в своем творчестве понижает жизненный пульс «как в буддийской нирване, как в восточной аскезе» (13, с. 274).
А. Топорков в статье «О новом реализме» (1907) не находит в творчестве автора стремления к самоустранению, нирване. Критик обозначает в прозе автора пантеистические мотивы. По мнению исследователя, пантеизм Б. Зай-
ных желаний героя (вода - символ бессознательного) Нетварным Фаворским Светом; в онтологической причастности Николушки к жизни Божества.
В пользу православной интерпретации В. Эккерсдорфом в повести темы теозиса свидетельствует «освещенный из самого себя белый город», который видит герой в глубине своей души. «Город» являет у писателя не только идею перехода от опасности («воды») к спасению в надежно укрепленном, абсолютно безопасном месте: Царстве Небесном (которое «внутри вас есть»), Небесном граде Иерусалиме. «Белый» город обозначает у В. Эккерсдорфа внутреннее сокровище героя: бесстрастного, безгрешного и чистого Христа. Город, освещенный не снаружи, не изнутри, но «из самого себя», приоткрывает божественно-преображенскую, Фаворскую славу внутреннего сокровища героя, богоявленный, богооткровенный характер этого сокровища.
Разделяя святоотеческий подход к теме теозиса, классики русской литературы XIX века не замечали принципиальной разницы между православным монашеством и Православием в его мирском варианте. Авторы устанавливали для каждого принявшего крещение человека единую - по-монашески сфокусированную на Христе - аксиологию. Они требовали от каждого вошедшего в ограду Церкви точного исполнения заповедей Господних.
Известный философ К. Леонтьев (осуществивший на закате жизни действительное пострижение в монашество) ярко выразил субстанциональную однородность монастырского и мирского христианства. В литературном описании «о. Климент Зедергольм» Леонтьев писал: «Монах, в сущности, все тот же православный христианин, что и не монах, только поставленный в особые благоприятные для строгой жизни условия, и мирянин верующий, в сущности, тот же аскет, только с большей свободой. Если взять и в наше время целый ряд убежденных христиан, начиная от строжайшего афонского пустынножителя до какого-либо человека богатого и высокопоставленного <...> то как бы ни велика была разница во внешнем образе жизни этих людей <...>