Традиции сказового повествования в прозе Л. С. Петрушевской

• Автор: Кузьменко, Оксана Анатольевна
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2003
• Место защиты: Улан-Удэ
• Количество страниц: 151 с.

ОГЛАВЛЕНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА 1. Сказовая стилизация в новеллистике Л Петрушевской
1.1. Стилевые тенденции «деструкции» и «игры»
1.2. Шутовство как форма поведения рассказчика
1.3. Рассказчик и повествователь в системе точек зрения
ГЛАВА 2. Поэтика сказоподобного повествования в прозе Л Петрушевской
2.1. План персонажа: судьба «маленького человека»
2.2. Движение воспринимающего сознания «от логоса к мифу»:
поэтика неомифологизма
2.3. «Свой» и «чужой» миры в микрокосме ЛПетрушевской
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

ВВЕДЕНИЕ
Творчество Л.С. Петрушевской - особый, во многом уникальный художественный мир. Жанровое разнообразие ее произведений достаточно велико. Однако драматические и прозаические тексты писательницы в своей совокупности представляют собой некий гипертекст, благодаря единой для всех произведений Петрушевской стилевой доминанте, выражающей авторское мироощущение. В прозе эта стилевая доминанта проявляется в формах наррации, в особой организации повествования.
В нашей диссертации исследуется поэтика повествовательных форм прозы Я Петрушевской. С первого появления на литературной арене - в 1972 году в журнале «Аврора» было опубликовано два ее рассказа - писательница поставила перед критиками и теоретиками литературы ряд загадок, одной из которых стал оригинальный образ повествователя. Пегрушевская обнаружила дар «стенографического воспроизведения» бытовых ситуаций, пугающе точно излагая их «ненавистным, сумасшедшим языком очереди» [25, с.35]. Язык ее произведений стал выразителем «психопатологии обыденной жизни» [138, с. 101]. Но только этот необыкновенный стиль Петрушевской и смог вызвать «эффект самовыражающейся жизни» [93, с. 151], сделав ее одной из самых заметных фигур в современной прозе.
Повествовательная манера в русской литературе 80-90-х годов XX века продолжала оставаться продуктивной формой, позволявшей писателям придти ко множеству новаторских решений. Так, повествование в последнем романе Ю. Трифонова «Время и место» оформляется как «интеллигентский сказ». В прозе В. Маканина («Голубое и красное», «Лаз», «Кавказский пленный»), Т. Толстой («Петерс», «Лимпопо») приоритет также отдается слову и сознанию героя, чье мироощущение, хотя и близко авторскому, представляет собой социокультурный феномен. Еще более сложную задачу ставит Саша Соколов в «Школе для дураков», используя повествовательную

маску не просто «маленького человека», но личности безумной, больной, раздвоенной и необыкновенно свободной в творческом плане.
Вопрос об изучении современной литературы с точки зрения повествовательных тенденций приобретает в настоящее время особую актуальность, поскольку становится проблемой не только филологического, но и социокультурного характера Активность поиска «имиджей» и «масок» для повествователя и героя обусловлена «психоисторическим и социокультурным выбором в той же мере, в какой этот выбор определяет смену общественных формаций или систему литературных стилей» [18, с. 140]. В стилистических экспериментах, представляющих собой полемику с традиционными формами повествования (всеведением автора, прямым авторским самоопределением), у Л. Петрушевской и ее современников правомерно видеть отражение сознания современного человека со всеми укоренившимися в нем культурными идеологемами и мифологемами. Изучение новейшей литературы с точки зрения повествовательных тенденций становится поэтому одной из актуальнейших проблем современного литературоведения.
Появление первых публикаций Л. Петрушевской вызвало резкое неприятие официальной критики Признание и слава к писательнице пришли во второй половине 1980-х годов, после значительных изменений в политической и культурной жизни страны. В 1992 году ее повесть «Время ночь» была номинирована на премию Букера За литературную деятельность Петрушевская удостоилась международной премии имени А, С. Пушкина, премии «Москва - Пенне» за книгу «Бал последнего человека», наконец, она стала обладательницей приза «Триумф».
Некоторые черты поэтики Л. Петрушевской, такие, как выбор маргинальных тем, агрессивная лексика, общая декоративность стиля, «компенсирующая» натуралистическое начало, позволяют соотнести творчество писательницы с возникшим в русской литературе второй

атмосферу игры со словесной фактурой и вторичными смыслами вступает и лейтмотивная лексема «вера»: «Вера верит» - «она еле-еле ела» [141, с.34, 37]; «эпизод потряс Веру» - «И как же трясся ее отец...» [141, с.39]; обыгрывается прозвище сотрудника Веры - «маленький»: «маленький закуток» - «маленький эпизод» [141, с.38,39].
В новелле «Отец и мать» можно увидеть «взаимоподобные» тавтологии, основанные на смешении стилей; первая часть высказывания -штамп книжного стиля, вторая - принадлежность разговорного: «бросала вызов судьбе, бросая детей голодными» - «погружалась в позор, пытаясь опозорить своего мужа» [141, с.76]. Примечателен повтор канцеляризмов: «получить квартиру по поводу рождения ребенка» - «просил переночевать ввиду конца работы транспорта» («Поэзия в жизни») [141, с.137-138]. Такой стилистический прием, как повтор, может маркироваться и как черта эпического повествования и, соответственно, может приобретать некий онтологический статус. Поэтому создание гипертрофированных причинно-следственных конструкций служит показателем сомнений авторов в причинно-следственной обусловленности самой реальности. В категории стиля, подразумевающего «единство слова и идеи произведения» (А.В. Чичерин), авторы выражают всю несостоятельность общественного бытия.
Эпическое понимание бытия сопряжено с выполнением определенного закона, «неуклонно и монотонно реализующего свою власть». В качестве такого закона в поэтике и М. Зощенко, и Л. Петрушевской выступает «абсурд, то есть законом оказывается отсутствие закона» [97, с.268].
Е. Пенская, анализируя драматическое наследие Зощенко, пишет о таком приеме преодоления абсурда, как введение нумерации [139, с.35]. Это «стремление к математической точности и сухости отчета» находим и в «Голубой книге», где в каждом из пяти «отделов» есть «исторические новеллы», разделенные на пронумерованные части. Этим приемом