Интерпретация социального реформаторства в русской беллетристике 50 - нач. 60-х годов XIX века

• Автор: Миронов, Евгений Владимирович
• Шифр специальности: 24.00.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2002
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 198 с.

Оглавление.
Введение

Глава 1. Теоретические и методологические основания исследования

1.1. Изучение социокультурных оснований реформаторской деятельности середины XIX века в отечественной

историографии

1.2. Воображение в структуре социального действия

1.3. Социальные процессы в русской литературе середины XIX века: опыт изучения в отечественной науке
Глава 2. Поиск образа героя-реформатора в русской художественной литературе 1850-нач. 1860-х годов
2.1. Интерпретация социокультурных условий реформаторской деятельности писателями середины XIX

2.2. Образ эффективного реформатора в беллетристике середины XIX века

Глава 3. Образ социума как объекта реформаторской деятельности в литературе 1850-х нач. 1860-х годов
3.1. Символы и характеристики социального взаимодействия в интерпретации писателей середины XIX

3.2. Образ истории в литературе середины XIX

Глава 4. Символы социальных трансформаций в художественной литературе середины XIX века
4.1. Образная типизация социальных процессов в литературе середины XIX века
4.2. Результаты и противоречия реформатоских замыслов в интерпретации
писателей 1850- нач. 1860-х годов
Заключение
Список источников
и использованной литературы
ВВЕДЕНИЕ
Обоснование научной проблемы и ее актуальность. Исследование периодов крупномасштабных реформ традиционно занимает одно из центральных мест в изучении политической, экономической, социальной истории России Нового и Новейшего времени. При этом реформы 60-70-х гг. XIX века, по признанию большинства исследователей, являются особенно значимым явлением в ряду таких периодов - как в силу многоплановости и радикального характера изменений, так и в связи со сложностью проблем стоявших перед российским обществом и политическими элитами на протяжении многих десятилетий, а так же противоречивостью следствий реформаторской деятельности. В то же научный анализ этого периода далеко не в полной мере соответствует масштабности явления, а ряд значимых тем долгое время оставались на периферии исследовательских интересов. В частности, изучение обозначенных реформ и в XIX - нач. XX веков, и особенно в советской историографии, развиваясь преимущественно в русле представлений о высокой степени детерминированности реформ объективными факторами (политического и, прежде всего, экономического характера), оставляло вне серьезного исследовательского внимания функции исторического субъекта, которые фактически сводились к реакции на объективные процессы и факторы.
В 1980-90-е годы, под влиянием начавшихся в стране преобразований, вновь обострился интерес исследователей к реформаторской тематике, а активно развивавшийся в эти годы поиск новых подходов к изучению истории привел к заметному смещению акцентов с анализа «объективных» причин реформ на «субъективные» и пространство их формирования - к парадигмам мышления, представлениям, системе ценностей реформаторов, динамике социальных настроений общества. Современный этап в изучении

реформаторских периодов характеризуется все более явным признанием значимости изучения культуры как существенного фактора реформаторской деятельности, и с особым вниманием к периодам подготовки преобразований. С этой точки зрения, культура понимается как набор моделей поведения, стереотипных представлений о целях социальной активности и распределении функций между субъектами этой деятельности, во многом определяющих содержание реформаторской практики. С другой стороны, подчеркивается, что культура сама трансформируется в процессе познания субъектом социальной реальности, при выборе им той или иной модели поведения из альтернативных форм деятельности.
Признание за общекультурными факторами значительной роли в подготовке и проведении социальных преобразований требует, на наш взгляд, как теоретико-методологического, так и конкретно-исторического изучения ряда вопросов, до сих пор не ставших объектом специального исследования.
Обращение к историко-культурной тематике при изучении периодов подготовки реформ (и это хорошо видно на примере «Великих реформ» середины XIX века), на наш взгляд, делает особенно актуальным понимание характера взаимодействия между, с одной стороны, ожиданием реформ, формированием в конкретный исторический период представлений о содержании и целях преобразовательной деятельности и общекультурной динамики с другой. В исследовательской литературе, посвященной указанному периоду, сложилось представление о противоречивом и динамичном характере такого взаимодействия. С одной стороны, подчеркивается актуализация в эти периоды некоторых традиционных, «укорененных» в культуре образованной части общества идей и представлений, формирования ожиданий перемен. С другой, традиционно указывается на то, что значительная часть общества, являясь носителем той же культуры, оказывается психологически неготовой к началу

побуждает его действовать» [186, С. 11], в процессе артикуляции в образной и символической форме, «переводит» многообразный человеческий опыт (не всегда подвергающийся рефлексии) в стратегии социального действия. С этой позиции теряет смысл вопрос о достоверности воображаемого, более того, оказывается нелогичным и исследование социальных процессов вне изучения лежащего в их основании воображения, поскольку именно оно оказывается первичным социальным феноменом. У обоих авторов содержание воображения людей различных исторических эпох становится самостоятельным (а иногда и самоценным) объектом изучения.
По-разному решают указанные исследователи вопрос об источниках для изучения воображения. Представляется, что эти различия определяются не только спецификой проблематики и различием методологий, но и разницей в хронологических рамках исследований. Интерес к современным процессам позволяет Б. Андерсону привлечь широкий и чрезвычайно разнообразный набор источников. Для нашей же темы более значимым является опыт исторического исследования Ж. Ле Гоффа, вынужденного обращаться преимущественно к письменным текстам. По его мнению, «история воображаемого имеет собственные, особые исторические источники, созданные человеческим воображеним: это произведения
литературы и искусства» [186, С. 7]. В этом смысле, ценность литературного текста как исторического источника определяется не столько способностью автора адекватно воспроизводить или анализировать актуальные социальные процессы, сколько силой воздействия фантазии, нерационального, образного мышления, подсознательных процессов. «Произведения литературы и искусства, - пишет историк, - сами по себе являются исторической реальностью» [186, С. 8], а образы «получающие выражение в словах, сюжетах... - часть социальной истории» [186, С. 10].