Норвежское эссе 1960-1990-х годов : Поэтика, проблематика, гносеологические перспективы жанра

• Автор: Дурова, Ольга Исааковна
• Шифр специальности: 10.01.10
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2000
• Место защиты: Краснодар
• Количество страниц: 256 с.

ВВЕДЕНИЕ
Рубеж XXI века является не только календарным итогом; в значительной «ере он подводит черту под тысячелетним духовным экспериментом Нового зремени, бескомпромиссно выявляя в нем глухие тупики, магистральные набавления и смутные контуры перспектив. Тысячелетие упорной, ожесточенной л одухотворенной борьбы человеческого разума за свой приоритет и самоценность принесло не только ошеломляющие позитивные результаты, но и столь «се ошеломляющее разочарование в практической их компоненте: взлет нередко оказывался падением. Пронизывая тысячелетний пласт культуры Нового времени, вопрос о самоценности индивидуального мышления всегда выступал в виде неразрешимого диссонанса, будоражившего человеческую фантазию и толкающего разум на конструирование глобальных логических систем. Несомненно, самым большим тормозом в становлении свободно-индивидуалистической бытийности человеческого мышления сыграл - и продолжает играть материализм, своим интеллектуальным убожеством и своим партийным идиотизмом многократно доказавший несостоятельность своих методологических амбиций и претензий. Как поступать с " винтиком в машине революции", история уже знает, но как все-таки быть со "сверхчеловеком"? Перевалив за гребень утопических марксистских перспектив и рискуя окончательно оказаться по ту сторону здорового прогресса, экспериментирующее человеческое мышление вновь и вновь спотыкается о многократно отбрасываемый им с дороги камень: свободную человеческую индивидуальность.
Европейское мышление Нового времени - это бунтующее мышление, и в любом экзистенциалистически окрашенном эксперименте налицо попытка прорыва "за" сегодняшние горизонты познания. Именно европейский экзистенциализм взвалил на себя тяжесть противодействия удушающе-интеллигентским объятиям материализма, сделал шаг в запретное, в сферу еще не доступного современной культуре Ничто, обещающего свободу познания лишь посвященным, тем, кто добровольно стал "человеком пути"(слово "Ничто" здесь и далее употребляется в том смысле, что человеческое самопознание оказывается на самой крайней точке привычного, "своего" мира, делая самостоятельный выбор между ограниченным знанием о мире и прыжком в неизвестность.) В русле экзистенциализма человеческое мышление достигло уже многого, и главное из этих достижений - независимость самого мыслительного процесса, его обусловленность только внутренними, исходящими из таинственного и страшного Ничто импульсами. Экзистенциализм открыто призывает познающий разум совершить своего рода "самоубийство", прыжок в бездну неведомого, таящего в себе прекрасный пейзаж Истины. Экзистенциализм дает посвященному человеческому разуму наивысший из всех моральных законов: пожизненное стремление к Истине, Добру и Красоте как к личному благу. Но та "чаша Грааля", ради обретения которой познающий разум идет на немыслимые с точки зрения повседневности жертвы, обретается не вовне, не в гуще солидаризирующихся друг с другом интенций: "чаша Грааля" обретается в ускользающей от грубого прикосновения слов и несовершенных понятий тишине. Истина не может

>ыть выражена словом, слово дает лишь ориентир поиска. Истина живет сама ю себе как изначальная духовная сущность, не нуждаясь ни в одобрении, ни 5 порицании тех, кто ее ищет. Вот почему тот, кто осмелился шагнуть "за 1рань", испытывает такой страх и чаще всего поворачивает обратно.
Среди инструментариев поиска истины особое место Новое время отводит эссе и роману. Развиваясь на фоне стремительно совершенствующихся "малых" жанров литературы ( памфлет, эпистола, новелла), а также на фоне создания 1 краха "глобальных" философских систем с их ограниченными, хотя и претендующими на вечность истинами, роман в силу гибкости и пластичности твоих познавательных и выразительных средств, в силу своей открытости, зепременно оказывался перед лицом самых неотвратимых вопросов, безошибоч-зо попадая в самые "горячие" точки человеческого мышления. Концентрируя в тебе дух своего времени со всеми его сомнениями, экспериментами и проватами, роман смело идет на сближение со смежными гуманитарными сферами познания, врываясь подчас( как это было, к примеру, с романами Достоевского т Сартра) в сферу "чистого", хотя и пользующегося художественным словом, философствования, приближаясь к уровню самой парадигмы мышления. Однако /твердиться на парадигматическом уровне, а тем более, стать парадигмой мышления, роман не способен в силу присущих ему внутренних, "генетических" ограничений. Развиваясь в течение почти двух столетий, форма романа "работала" на максимальную адекватность словесного текста и отображаемой им действительности. Именно в романе у многоголосного слова появляется возможность стать столбовым указателем поиска истины; но сама жанровая специфика романа этому препятствует: слово упирается в свою смысло-
вую конечность, определяемую конкретностью сюжетных и фабульных моментов. Эта изначальная привязанность романного слова к конкретности обусловливает и "конкретность" обретаемой в пространстве романа истины: романное слово не перетягивает познающий разум "за грань" строго упорядоченной( а потому и несовершенной) картины, романное слово не обладает достаточной реактивностью для преодоления собственной /смысловой "гравитации": оно
функционирует в раз и навсегда определенном "микрокосмосе" бытовых, политических, идеологических, философских реалий. Пульсируя и наливаясь жизнью в стихии многоголосного разноречия, романное слово бьется о собственную гносеологическую скорлупу, преграждающую ему свободный доступ к таинственному Ничто; и в целом романное слово не претендует на выход в свободное "макроскопическое" пространство Истины.
Почти два столетия роман играл в европейской культуре роль "экзистенциального зонда", с помощью которого человеческое мышление нащупывало "белые пятна" и "теневые стороны" существующей картины мира. Осознав себя плодотворной познавательной формой во времена французских энциклопедистов и прожив блистательную, бурную и конфликтную жизнь, роман готов на исходе XX столетия, напоследок сверкнув сериалами Солженицына, тихо сойти на нет, оставив открытым вопрос о "наследстве". Найдется ли на рубеже третьего тысячелетия литературная форма, в той же мере, что и когда-то роман, отвечающая потребностям своего времени? И есть ли вообще у литературы шанс впредь оставаться важнейшим инструментом человеческого познания, хотя бы в русле так называемой "консервативной революции"?
Определенную растерянность, свойственную сегодняшнему литературному и в целом гуманитарному мышлению, не следует понимать как признание соб-

:твенного бессилия. Скорее всего, это красноречивая пауза, позволяющая юзнающему разуму подготовиться к скачку к новой, не менее, чем роман, шодотворной, но качественно иной литературной форме. Не обольщаясь пре-:ловутым динамизмом и синтетичностью сегодняшнего способа мышления, во шогом определяемого практикой массовой культуры, познающий разум у последней черты интеллектуальных игр, в вязкой трясине духовного релятивизма, нащупывает опору в виде некоего инвариантного стержня культуры, зопрошающего о смысле происходящего. И пока познающий разум способен к такому вопрошанию,у литературы есть шанс на выживание. Это вопрошание о смысле происходящего правомерно назвать метафизическим в хайдеггеровском смысле: само это вопрошание есть условие бытийности человеческого мыш-
цения; вне его разум начинает работать вхолостую, выстраивая лишь спеку-тятивный скелет бытия.
Метафизическое вопрошание о смысле, эта киркегоровская "болезнь к смерти",вплоть до середины двадцатого столетия сопутствовало роману в вице "незаконного сожителя", тайно покинувшего философскую сферу. Но даже "Стена" Ж.-П.Сартра, бросившая тень на саму конституцию жанра романа, не смогла еще возвестить о рождении принципиально нового метода познания действительности: эссеизированного романа. Но в творчестве
Г.Гессе,Т.Манна, А.Мальро, А.Камю, А.де Сент-Экзюпери традиционная литературная "я-форма" начинает осознавать в своих недрах потаенные и еще не использованные возможности. Впервые за свою двухсотлетнюю историю роман открыто солидаризируется с жанром иного, философско-публицистического происхождения: с более солидным по возрасту, неоднократно забываемым и
обновляющимся при каждом своем повторном "рождении" жанром эссе. Европейский роман эссеизируется в силу своей собственной внутренней логики развития, в силу своего генетического тяготения ко все более и более полной и точной картине действительности. Роман второй половины XX века вплотную подходит к необходимости вопрошания как о смысле бытия, так и о сущности вопрошающего индивида. С другой стороны, на что прямо указывает М.Эпштейн, эссеизации подвергается и философия, также подчиняясь собственной логике развития: уже не довольствуясь сугубо понятийной сферой,
философия начинает тяготеть к образности, философы новейших школ ( Ницше, Юм,Хайдеггер,Сартр, Камю) становятся эссеистами.
Опыт, эксперимент, проба или даже игра - все это в известной мере отражает суть жанра, изобретенного в ХУ1 веке М.Монтенем. Рожденный в эпоху гугенотских войн и жестоких политических преследований, жанр эссе по самой своей сути призван дать своего рода "убежище" познающему разуму, защитить гносеологические функции литературы от разрушительности сиюминутных интенций, найти в хаосе массовых заблуждений путь к истине. Жанр эссе требует от познающего разума особого одиночества, окрашенного сознанием смерти: сознанием того, что истина, какой бы близкой она не казалась, обретается лишь "за гранью" слов и понятий.Не исключено, что М.Монтень был первым, кто всерьез задумывался над этим.
Пафос возврата к античности, в целом свойственный Ренессансу, проявился в эссе Монтеня - опять же в духе Ренессанса - на чувственном познавательном уровне как оптимистический призыв к познанию этой сферы действительности. В этом плане эссе Монтеня не несет ничего нового, оно "ренес-сансно" в русле самого процесса Ренессанса. Новизна эссе состоит в том,

!. Теоретические основы современного норвежского эссе.
Начиная с середины 1970-х годов, в Институте норвежского языка и литературы в Осло ведутся исследования в области эссеистики,норвежские :оциологи и философы, языковеды и литераторы активно участвуют в дис-суссиях, организованных средствами массовой информации, касающихся за-сономерностей и перспектив развития жанра эссе. "Изучение таких академи-1ески продуктивных жанров, как эссе, пишет крупнейший современный нор-зежский теоретик эссеистики Георг Йоханнесен, - столь же необходимо, как 1 критический анализ таких информационных жанров журналистики, как но-зость, анонс, хроника,интервью и т.д... Изучение эссе должно иметь ре-зающее значение в плане понимания отношений между литературой и общест-зом".(7) Являясь, по словам Г.Йоханнесена, "изысканнейшим жанром прозы" и звоего рода "набором литературных инструментариев", а также несмотря на зсевозрастающую популярность, эссе еще не стало в Норвегии подлинно "на-зодным" жанром. Об этом свидетельствует, в частности, то обстоятельство, зто, в отличие от других типов норвежской литературы, эссеистика в Нор-зегии до сих пор не имеет своих годовых обзоров, хроники, специальных курналов и справочников. Вышедший в 1982 году сборник статей "Эссе в 1орвегии" является на сегодняшний день наиболее систематическим изложе-зием теоретических позиций,касающихся жанра эссе. В сборнике представлены статьи таких норвежских теоретиков эссеистики, как
Г1.Йоханнесен, С. Тайм, Б.Квалсвик, Э.Одланд, И.Северуд, С. Селенсминде, З.Орсет, О.Грепстад, Э.Херсвик, С.М.Слеттен, Г.Хаас.
В новейших норвежских теориях эссе налицо две основные тенденции: зервая рассматривает в качестве расширенного литературного понятия (Г.Йоханнесен), вторая высвобождает эссе из рамок искусства и напрямую связывает его с критико-теоретической деятельностью (Т.В.Адорно). Вторая тенденция является, на мой взгляд, преобладающей в норвежской теории эссеистики, поэтому необходимо осветить точку зрения на эссе самого Г.В.Адорно, изложенную им в книге "Эссе как форма", вышедшей на норвежском языке в Осло в 1975 году.
Геодор В. Адорно - один из крупнейших мыслителей так называемой франкфуртской школы, представитель философского направления, именуемого "критической теорией" и ставящего перед собой задачу противодействовать зсякого рода догматизму и систематизации. Выступая под знаком критики культуры и "разоблачительства", "критическаятеория" сводит сущность того дли иного типа философской мысли или художественного творчества к некоторым бессознательно шифруемым социальным импульсам, отражающим исто-эический момент и сказывающимся прежде всего в форме, которую философ дли художник мыслит и которая заставляет его себя мыслить. "Критическая теория" отличается неприятием логически законченного, завершенного продукта мышления. Теодор Визенгрунд-Адорно способствовал в 1960-е годы складыванию жаргона "новых левых" и соответствующего умонастроения эесцельного протеста и разрушения, характерного для "молодежного бунта". Приверженный идее отрицания, Т.В.Адорно внес существенный вклад в оазработку новых, радикальных подходов к рассмотрению литературного процесса в Западной Европе, протекающего на фоне "бунта". В самом названии книги Адорно "Эссе как форма" слово "форма" означает не стилистическое