Эстетика и поэтика прозы Д. И. Хармса

• Автор: Гладких, Николай Владимирович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Кандидатская
• Год защиты: 2000
• Место защиты: Томск
• Количество страниц: 204 с.

СОДЕРЖАНИЕ
ВВЕДЕНИЕ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
«Чинарский» и обэриутский контекст творчества Хармса
ГЛАВА ВТОРАЯ
Поэтика отклонения
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Проблема жанра
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Формы и функции смеха в прозе Хармса
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
ПРИЛОЖЕНИЕ
Катарсис смеха и плача
БИБЛИОГРАФИЯ

ВВЕДЕНИЕ
Историография вопроса. Научное изучение творчества Хармса началось в 1967 году, с доклада А. А. Александрова и М. Б. Мейлаха на XXII научной студенческой конференции в Тартуском университете (Александров. Мейлах 19676). Авторы привлекли внимание общественности к литературной организации Объединение реального искусства (ОБЭРИУ), созданной в Ленинграде в 1927 году. Ее членами были поэты Д. И. Хармс, А. А. Введенский, Н. А. Заболоцкий, И. В. Бахтерев, прозаик К. К. Вагинов, а в близкое окружение обэриутов входили поэт H. М. Олейников и философы Я. С. Друскин и Л. С. Липавский.
Творческое наследие обэриутов могло бы остаться в небытии, как, вероятно, многое в русской культуре 1930-х годов, исчезнувшее без следа во время «Большого террора». Но благодаря подвигу Якова Семеновича Друскина, архив Д. Хармса и А. Введенского уцелел. В 1980-м году, после смерти Друскина, он был передан в рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде и стал доступен исследователям.
Ж.-Ф. Жаккар (Jaccard 1991, р. 493-496) в диссертации "Daniil Harms et la fin de l'avant-garde russe" выделил два периода освоения наследия Хармса: конец 1960-х -начало 1980-х годов, когда исследователям были доступны разрозненные тексты, а ближайший контекст творчества обэриутов был почти не описан, и период с середины 1980-х годов, когда изучение этого творчества стало приобретать систематический и академический характер.
В первый период о Хармсе писали советские исследователи А. А. Александров, М. Б. Мейлах. В. И. Елоцер и другие. Одну из публикаций в «Литературной газете» предваряла заметка В. Б. Шкловского (1967). Активно изучалось произведения писателя для детей (Н. Халатов, М. Петровский. И. Рахтанов и другие), а также публиковались мемуарные свидетельства (С. Маршак, К. Чуковский. В. Каверин, Г. Гор, Б. Семенов, М. Юдина, Л. Пантелеев и другие). Большее внимание к детским произведениям и к мемуаристике было связано с цензурными соображениями. «Взрослые» произведения обэриутов

распространялись в рукописях и публиковались за рубежом. Так, М. Б. Мейлахом были подготовлены и выпущены Полное собрание сочинений А. А. Введенского в 2-х томах (Анн Арбор: Ардис, 1980-1984) и первые два тома Собрания произведений Хармса (Бремен: К-Ргеэз, тт. 1-2, 1978; т. 3, 1980; т. 4, 1988). В 1983 году М. Б.
Мейлах был арестован по обвинению в «антисоветской агитации и пропаганде с целью подрыва советской власти», заключавшейся в «хранении и распространении» книг, изданных за рубежом и признанных «антисоветскими» (В. В. Набоков, О. Э. Мандельштам и др.). Изучение Хармса и Введенского рассматривалось в деле как отягчающее обстоятельство (Мейлах 1991, с. 77).
Не удивительно, что интерес к обэриутам на Западе имел в это время дополнительный политизированный опенок, так или иначе присутствующий практически во всех работах. В это время о Хармсе писали Джордж Гибиан (вНмал 1971), Вольфганг Казак (Казак), Робин Милнер-Голланд (МИпег-СиПапб), а также поляки Анджей Дравич (Огамтсг), Алисия Воложко (Volodzko), югослав Александр Флакер (1969).
Уже в это время западными исследователями было достигнуто определенное понимание художественного феномена ОБЭРИУ.
А. Флакер подчеркивает двойственность художественного мира Хармса, присутствие в нем как мрачного гротеска, разрушающего инерционные причинные связи, так и противоположного, спиритуально-поэтического начала:
«Бессмысленный, негуманный, косный, косноязычный мир Хармса озарен гротеском присутствия в нем других измерений, идеи, преобразующей его, несмотря на его мнимую прочность, наивным и детским видением вещей, так часто свойственным европейской “поэзии-игре”. Хармс своим творчеством как бы подтверждает мысль Честертона о том, что “нонсенс” - это только оборотная сторона спиритуализма, утверждающая независимость писателя от интеллектуальных стандартов и пошлых дефиниций» (1969, с. 82).
В предисловии к сборнику своих переводов и£ Хармса и Введенского Дж. Гибиан писал:

Троица существования имеет не диалектический характер, а диалогический -это встреча этого и того в месте «препятствия». Текст Хармса (все творчество в целом, отдельно взятый текст и любой элемент этого текста) предстает как иероглиф - некое начертание, письмо, встречающееся со своим сущим значением на границе (пульсирующей, реющей между нулем и единицей) искусства.
Термин иероглиф ввел в круг обсуждения «чинарей» Л. С. Липавский. Тел и перевести иероглиф в «нормальную» человеческую систему, он прочитывается как БЕССМЫСЛЕННЫЙ. «Внешний вид обэриутского “иероглифа” был намеренно рассчитан на неправильное или поверхностное восприятие» (Герасимова 1988а, с. 53). Я. С. Друскин писал в работе «Звезда бессмыслицы»: «Иероглиф двузначен, он имеет собственное и несобственное значение. Собственное значение иероглифа - его определение как материального явления - физического, биологического, физиологического, психо-физиологического. Его несобственное значение не может быть определено точно и однозначно, его можно передать метафорически, поэтически, иногда соединением логически несовместных понятий, т. е. антиномией, противоречием, бессмыслицей.
Иероглиф можно понимать как обращенную ко мне непрямую или косвенную речь нематериального, то есть духовного или сверхчувственного, через материальное или чувственное» (Друскин 19986, с. 551).
Можно абстрактно объяснить, каким образом у Хармса соотнесены реальность и искусство. Реальность встречается с искусством на границе сущего. При этом она сама становится не функциональной (утилитарной), а самостийно сущей, искусство же становится реальным.
Проиллюстрируем сказанное на примере одного из самых известных произведений Хармса - рассказа «Голубая тетрадь Ха 10» (7 января 1937; ЦШ:751), открывающего цикл «Случаи» (1939):
Был один рыжий человек, у которого не было глаз и ушей. У него не было и волос, так что рыжим его называли условно. Говоригь он не мог, так как у него не было рта. Носа тоже у него не было. У него не было даже рук и ног. И живота у