Традиции русской поэзии ХVIII - ХХ вв. в творчестве И. А. Бродского

• Автор: Ранчин, Андрей Михайлович
• Шифр специальности: 10.01.01
• Научная степень: Докторская
• Год защиты: 2001
• Место защиты: Москва
• Количество страниц: 335 с. + Прил. (c.336-564)

ВВЕДЕНИЕ
Поэтическое творчество И. А. Бродского — одно из самых значительных явлений русской поэзии второй половины XX века. Оно характеризуется контрастным сочетанием демонстративной традиционности, “вторичности” по отношению к поэтической традиции и антитрадиционализма. Установка на традиционность, на принципы риторической эстетики (“готовое слово”) проявляется как в повторяющихся образах и поэтических формулах, так и в подражании стихотворцам прошлых эпох. Стремление к обновлению традиции выражено в соединении лексики из противоположных стилевых пластов, в сложных метафорических конструкциях, в отличительной для Бродского “поэтике суждений”, которой свойственно сочетание квазирациональной афористичности с ассоциативностью метафорической и метонимической природы.
Один из характерных признаков поэзии Бродского — необычайно значительное число перекличек и реминисценций из стихотворных произведений других авторов, причем эти реминисценции, как правило, указывают на общность образного и мотивного уровней поэтов прежних эпох и современного стихотворца.
Исследование “диалога” Бродского с поэтами минувших времен необходимо для понимания его творчества, места его поэзии в современной литературе. Но анализ связей стихотворений Бродского с русской поэзией XVIII—XX веков способствует также разрешению более общей проблемы — взаимоотношения традиционного и нового в русской поэзии второй половины XX столетия.
В нашей диссертации слово “традиция” употребляется в значении более узком, нежели общераспространенное: это система интертекстуальных связей с литературой предшествующих эпох,
присущих тому или иному автору. Такое сужение значения слова “традиция” представляется допустимым, так как эта лексема не является строгим научным термином. Безусловно, в нашем понимании преемственность по отношению к традиции отнюдь не ограничивается цитированием. Автор диссертации, во-первых, рассматривает наиболее значимые реминисценции, ведущие к мотивной структуре текстов и свидетельствующие об определенной общности художественного мира разных поэтов. Во-вторых, значительное число интертекстуальных связей, анализируемых в нашей работе, представляет собой не цитацию, а более сложные случаи взаимосвязи текстов.
Избранный автором диссертации подход в значительной мере основан на методе структурального анализа, разработанного так называемой тартуско-московской школой. Предпочтение, отдаваемое этому методу, связано с тем, что реминисценции из произведений поэтов, цитируемых Бродским, и переклички с их сочинениями рассматриваются как элемент нового целого — структуры того или иного текста и / или творчества Бродского как единого феномена. Вместе с тем, анализируется также место и функция цитируемых Бродским строк или выражений в исходном контексте. Избранный метод анализа, как представляется, позволяет избежать излишнего эмпиризма, приводящего к превращению исследования в регистрацию и анализ разрозненных цитат.
Термины “цитата” и “реминисценция” используются нами как взаимозаменяемые синонимы. Значительная часть отсылок к претекстам в произведениях Бродского принадлежит, по классификации Н. А. Фатеевой, не к цитатам, а к аллюзиям: “В цитате “прежняя предикация лишь восстанавливается в новом тексте, а не рождается заново”1.

В определении цитаты и реминисценции автор диссертации ориентировался на работу 3. Г. Минц “Функции реминисценций в поэтике Ал. Блока”2, имеющую не только конкретный, но и теоретический характер. Цитата понимается нами вслед за этой исследовательницей как знак знака, она обозначает не столько себя саму, сколько свой исходный контекст. По определению 3. Г. Минц, “соотношение планов содержания и выражения в цитате отличается большой сложностью: будучи текстом, цитата имеет оба эти плана, однако как цитата, представляя часть другого текста, она является выражением, а этот текст выступает в роли обозначаемого”3.
Механизм цитаты, сложное соотношение в ней означаемого и означающего адекватнее всего описываются в рамках структурно-семиотического подхода.
В работах, посвященных поэтике реминисценций, встречается разграничение цитаты и заимствования. Вкрапление из “чужого” текста (то есть генетическая цитата), не привносящее его семантики в новый контекст и воспринимающееся в этом новом контексте как исконный элемент, определяется не как цитата, а как заимствование4. Нам это разграничение представляется искусственным: любое заимствование, будучи опознанным как включение “чужого” текста в новый контекст, начинает функционировать как цитата. К поэзии Бродского, которую отличает установка на цитатность (в том числе не дословную), эта оппозиция безусловно неприменима.
Для характеристики более сложных, чем цитация, случаев преемственности поэзии Бродского по отношению к поэтической традиции мы используем понятие “перекличка” и “отголосок”, означающие варьирование в творчестве Бродского образа и мотива, восходящих и / или соответствующих образам и мотивам в произведениях поэтов прежних эпох. Для характеристики текста,

(“Новая Англия”, 1993 [III; 242])
Я рад бы лечь с тобою, но это - роскошь.
Если я лягу, то с дерном заподлицо.
(“Я слышу не то, что ты мне говоришь, а голос”, 1993 [III;
266])
Знак разделенности, отчужденности в поэтическом мире Бродского - неуслышанность, невозможность коммуникации, а соответствующая поэтическая формула - невозможный телефонный разговор /звонок.
Я говорю с тобой, и не моя вина, если не слышно.
(“Послесловие”, 1987 [III; 150])
<...> И палец, вращая диск зимней луны, обретает бесцветный писк “занято”; и это звук во много раз неизбежней, чем голос Бога.
(“Темза в Челси”, 1974 [II; 352])
<... > покамест палец набирает свой номер, рука опускает трубку.
(“В Англии”, VI “Йорк”, 1977 [II; 439])
<...> Мы — только части крупного целого, из коего вьется нить к нам, как шнур телефона, от динозавра оставляя простой позвоночник. Но позвонить по нему больше некуда, кроме как в послезавтра, где откликнется лишь инвалид — зане потерявший конечность, подругу, душу есть продукт эволюции. И набрать этот номер мне как выползти из воды на сушу.
(“До сих пор, вспоминая о твой голос, я прихожу...”, 1982)